председателем, но рутинная скука одолела ее через месяц, к заводским ремеслам руки оказались не способными, а чего-то другое пробовать ей совсем не хотелось.
Утром 1966 года, в самое июльское тепло, Ангелина Лебеда, собрав документы, явилась на Лубянскую площадь.
Она долго пыталась объяснить в отделе пропусков, что ей нужно видеть начальника отдела по ликвидациям, но встретила просительница в ответ лишь обалделые взгляды дежурных прапорщиков.
Совала в окошко свои наградные книжки, и лишь из-за трех орденов Славы офицеры не вызвали «скорую психиатричку». Решили доложить начальнику охраны.
Ее отвели в дежурную часть, пытаясь определить – не является ли эта странная женщина участником провокации, спрашивали много и долго, но конкретных ответов так и не получили.
– Мне нужен начальник отдела по ликвидациям! – настаивала Ангелина. – Трудно понять! ?
– Да нет такого отдела, дура! – не выдержал дежурный.
– Звони главному!
– Это кому?
– Председателю КГБ!
– Может быть, Леониду Ильичу? – предложил дежурный.
– Не его профиль, – отказалась Ангелина. – Он по партийной линии, а мне нужно по узкоспециальной!
Здесь офицер понял, что его мозгов разобраться с героиней Отечественной войны не хватает. И тогда он решил обратиться в собственную безопасность и передать полоумную бабу в опытные руки.
Лебеду вели по длинным коридорам, поднимались на лифте, затем опять коридоры, и опять лифт, только вниз. На промежуточном контроле сопровождающий передал женщину другому офицеру и тот, коротко проговорив: «Вперед!» – зашагал за Ангелиной по лестнице, выложенной толстым ковром, чтобы шагов слышно не было.
– Направо! – командовал конвоир. – Прямо… Здесь… Стойте!
Офицер завел Ангелину в большую просторную комнату, где за секретарским столом сидел усталый майор, щелкающий какой-то текст на пишущей машинке.
– Товарищ майор, – негромко оповестил сопроводивший.
– Свободны!
Дверь, обитая настоящей кожей с ватной прослойкой для тишины, закрылась за провожатым.
– Документы! – приказал майор.
Ей нравилось, когда приказывали. Вспоминались лучшие дни жизни… Она протянула майору паспорт и орденские книжки. Тот долго рассматривал бумаги, проглядев аккуратно каждую страничку, затем поднялся со стула, прошел к другой двери и, постучав, приоткрыл ее.
– Разрешите, товарищ генерал!
Дверь за ней закрылась, оставив майора-адъютанта позади, а Ангелину – наедине с генералом небольшого роста, стоящего к вошедшей спиной и рассматривающего из окна пейзаж внизу.
Стояли долго и молча. Затем генерал обернулся…
«Ишь ты, косоглазый», – подумала она.
Что-то в его раскосых глазах почудилось Ангелине знакомым, отчего защемило в сердце… Господи…
– Национал! – проговорила она. – Киргиз!
Он тоже ее узнал почти сразу.
Он вспомнил ее великий бег по арабским пескам, большое чувство гордости в собственной груди за эту женщину и за свою Родину! Боже, как давно это было! Только вчера!..
– Геля!
Она бросилась к нему, как к родному, обняла киргиза, словно ребенка своего, хотя, если посчитать, то знала национала всего-то несколько часов своей жизни, и то без имени!.. Но какие это были часы!
– Товарищ генерал!..
Ей как всегда удалось сдержать слезы.
– Тише, тише! – улыбался киргиз. – Задавишь!
Она отпустила национала нехотя, но при этом продолжала смотреть в его лицо сверху вниз, заставляя генерала смущаться.
– Жива? – сумел сказать лишь неуклюже киргиз.
– Жива, – подтвердила она.
Они еще постояли, почти касаясь друг друга телами, потом разошлись в разные стороны – он сел за генеральский стол, а она в кресло посетителя.
– Как ты? – спросил генерал.
– Нормально… Я вот только вашего имени так и не знаю… Сейчас можно?
