бледность.
— Болеешь? — поинтересовался Митрохин.
— С чего ты взял? — крепился капитан.
— Да так, показалось.
— Иди, иди!..
Они прошли еще метров пятьсот, как у Синичкина резануло в левой ляжке, да с такой силой, что задергались щеки, словно через организм ток пропустили; участковый увидел серое небо, захотел в него взлететь, но рухнул без сознания в сугроб.
— Ишь ты! — проговорил Митрохин и огляделся.
Никого поблизости не было, а потому он резко нагнулся над телом капитана, расстегнул кобуру, вытащил из нее «ТТ» и сунул пистолет себе за пазуху. Перед тем как побежать, Митрохин ткнул Синичкина мыском ботинка в лицо, сплюнул и скрылся за большим блочным домом…
Пришел в себя участковый в знакомом госпитале МВД.
Он лежал в кровати, уже переодетый во все больничное, а потому пахнущее непривлекательно.
Вероятно, что-то с ногами у меня опять, подумал он и пошевелил ими для проверки. Конечности ощущались лишь ягодицами, а остальная длина оставалась бесчувственной.
Володя приподнял голову и осмотрелся. Его тело, как он и ожидал, лежало на трех кроватях, значит, ноги выросли чрезвычайно.
Что за чертовщина такая, — подумалось внутри…
Ах ты Господи, — вдруг вспомнил Володя. — А где арестованный мною Митрохин?..
Помимо Синичкина в палате лежал еще один человек, который, опершись о подоконник, читал газету про футбол. Его руки до локтей были разрисованы всякими русалками и прочими картинками.
— Мужчина! — позвал капитан, признавая в соседе коллегу, и, когда тот оторвался от газеты, спросил: — Вы давно здесь?
— Два дня, — ответил любитель футбола.
— А меня когда привезли?
— Сутки назад. Здоровы вы спать!
— Как спать! — возмутился Синичкин. — Бессознанным я провалялся!
— А главврач говорит, что напились и свалились на дороге. Табельное оружие потеряли. Еще он сказал, что уволят вас из органов. Нехорошо, позорите погоны!
— Ах ты Боже мой! — схватился за голову Синичкин. — Что за люди недоброжелательные вокруг! Вы кто по званию?
— У меня нет звания! — отозвался из-за газеты сосед.
— А как же вы здесь, в госпитале МВД?
— А по протекции. У вас здесь хорошо лечат, да и тихо. А мне покой нужен, после десяти лет лесоповала.
— Понятно, — промямлил Синичкин, но зеку объяснять, что с ним произошло, не стал.
— Да, вот что еще, — выглянул из-за газеты сосед. — У тебя, мужик, ночью ноги светятся. Дело, конечно, не мое, но такое ощущение, что ты фосфором обожрался! Мне вообще-то плевать, только вот спать мешает. Укрывайся, пожалуйста, лучше!
— Хорошо, — обреченно согласился Синичкин и решил, что к нему в палату нарочно подселили уголовника, чтобы он его ночью придушил. — Эй! — закричал он не-ожиданно и громко, отчего сосед прикрыл голову газетой. — Эй, есть кто-нибудь?!!
Через минуту в палату вошел бывший ассистент, а теперь главврач, в сопровождении рядовых ординаторов.
— Что кричим? — поинтересовался главврач, не вынимая рук из карманов.
— Это кто сказал, что я пьян был? — спросил Володя смело.
— Экспертиза установила.
— Да плевать я хотел на вашу экспертизу!
— Если докажут, что он продал пистолет, то трибунал, — повернулся главврач к коллегам. — А что докажут, я не сомневаюсь!
Ординаторы покивали в знак согласия.
— А будет шуметь, вы в него сульфазин в четыре точки. И не смотрите, что у него ляжки три метра в обхвате. И не таких видели!
И главврач устремил свое внимание в сторону окна.
— Как самочувствие, Гаврила Петрович?
— Неплохо, — отозвался зек, откладывая газету. — Только вот этот шухер поднимает!
— А вы, когда он шуметь начнет, нам сигнальчик. Договорились?
— Заметано.
Главврач презрительно посмотрел на лицо Синичкина с подбитым глазом и в компании коллег покинул палату.
— А ты, значит, ссученный? — мертвенным голосом сказал капитан.
— Сигнальчик подать? Я могу. Сульфу примешь в четыре точки!
— Ты меня, морда уголовная, пугать еще будешь! — обозлился милиционер. — Да я тебя в камеру, где ты запоешь петухом, гнида!
Зек улыбнулся и позвонил в звоночек, вмонтированный в стену.
На зов явились санитары и дежурный врач — женщина лет тридцати, в круглых очках от «Картье».
— Что случилось? — спросила она с улыбкой.
— Очень он меня мучает! — пожаловался Гаврила Петрович. — Сексуальными домогательствами мучает.
Врач понимающе кивнула и дала знак санитарам.
Здоровенные мужики, не перемолвившись ни единым словом, скинули с Синичкина одеяло, обнажив его огромные ноги.
— Переворачивайте! — скомандовала ординаторша, презрительно глянув на крошечные Володины гениталии.
Неизвестно, как в ее руках оказался шприц с чем-то желтым, но не успел Синичкин возразить, как его перевернули на живот, а игла клюнула сначала под лопатки, а потом в ягодицы поочередно.
— Переворачивайте обратно! Привяжите руки к кровати, а в рот кляп засуньте! — распорядилась докторша.
Через мгновение Синичкин лежал недвижимый с полотенцем во рту. По телу расходилась устрашающая боль.
— Отдыхайте спокойно, Гаврила Петрович! — улыбнулась врач на прощание.
Она ушла в сопровождении санитаров, а Синичкин застонал от жутких резей, корежащих его тело.
— Зря шумел, мужик! Тебя предупреждали по-порядочному!
Синичкин лишь промычал в ответ, а потом расстался с сознанием…
Очнулся Володя ночью. Пошевелил руками, находя их свободными. Изо рта не торчало несвежее полотенце, и дышалось хорошо. Тело, к радости участкового, не болело, а потому он подвигал спиной, почесываясь о матрас.
Мирно посапывал под открытым окном сосед-урка.
Привык, сволочь, к северу! Ишь, окно настежь распахнул. Это зимой-то!
В окно свежо и морозно дышала ночь. Огромный желтый месяц свисал мусульманином из-под небесного купола, заставляя Синичкина моргать. Володе почему-то захотелось заплакать. Но вовсе не от мучений, свалившихся на него внезапно, а от какого-то приподнятого чувства, захватившего душу целиком, до самых ее корешков.
Участковый сделал большой вдох всей грудью, и его тело, с огромными ногами, каждая по два центнера весом, потихонечку, словно наполняясь водородом, стало выскальзывать из-под одеяла, пока целиком не зависло над кроватью, совершенно нагое.
Я взлетел, — констатировал капитан милиции. — Я левитирую. А откуда я знаю такое слово — левитирую?..
