мусор, какой всегда валяется по обочинам шоссе; кое-где виднелись груды битого зеленого и коричневого стекла от пивных бутылок. Среди мусора одиноко стояла деревянная лачуга размером примерно с три туалетные кабинки. Свой маршрут я спланировал так, чтобы обойти хижину как можно дальше — на тот случай, если в ней угнездился какой-нибудь преступник.
Я уже почти подошел к «Дому вафель», когда у меня за спиной послышались шаги. Это были Ронни Нил и Скотт.
На обоих были довольно новые «Ливайсы» и рубашки — у Скотта выцветшая бледно-желтая из хлопковой ткани грубого плетения, слишком плотная для жаркой погоды, а у Ронни Нила — белая, но под мышками у него красовались пятна того же цвета, что рубашка Скотта. На обоих были старые узорчатые галстуки, явно отцовские, — правда, модель, которой украсил себя Ронни Нил, была пошире и покороче, так что вполне могла быть и дедовской.
— Куда путь держим? — поинтересовался Скотт.
— Завтракать, — ответил я.
— Ты что, совсем охренел? — спросил Ронни Нил.
Я продолжал идти своей дорогой.
— Ты что, не слышишь, что ли? — остановил меня Скотт. — Человек к тебе обращается.
— Ах, как грубо с моей стороны, — съязвил я. — Да, Ронни Нил, я охренел настолько, что иду завтракать.
— Эй, ты! Язык-то не распускай! — пригрозил Ронни Нил. — И знаешь, что я тебе скажу? Ты вовсе не такой умный, как воображаешь.
— Послушайте, я просто хочу спокойно поесть, — сказал я, пытаясь немного смягчить ситуацию.
— Ну и мы тоже. — С этими словами Скотт одарил меня ослепительной злобной усмешкой. — Так почему бы тебе не угостить нас завтраком?
— Сами себя угощайте, — ответил я.
— Так ты у нас — скупой жиденок? — спросил Скотт. — Так я понимаю? Бережешь свои грошики?
— Можно подумать, это я хочу позавтракать на халяву.
И тут Ронни Нил ударил меня по затылку. Это произошло так стремительно, что случайный свидетель наверняка не поверил бы своим глазам, но острая боль не позволяла мне усомниться в случившемся. У Ронни Нила на пальце было кольцо. Возможно, он повернул его внутрь — во всяком случае, явно сумел сделать так, чтобы ударить именно им. Оно с такой силой стукнулось о мой череп, что на глазах у меня выступили слезы.
Я замер в растерянности и бессильном бешенстве, ведь школа позади, и такие вещи больше не должны повторяться. Несмотря на долгий рабочий день и ужасные условия, мне нравилось продавать энциклопедии, и не только из-за денег, а еще и потому, что это была уже не школа. Здесь никто не знал, что я когда-то был толстым и надо мной все издевались. Здесь знали совсем другого Лема — здорового, стройного, хорошего продавца. Собственное бессилие перед Ронни Нилом и Скоттом настолько взбесило меня, что пришлось собрать волю в кулак, чтобы сдержаться и не врезать кому-нибудь из них как следует. Удар был бы слабым и не навредил бы никому, кроме меня самого, но мне все равно хотелось его нанести.
— А у меня в кармане складной нож, — сообщил мне Ронни Нил. — К тому же мой брат сидит в тюрьме за вооруженное ограбление, и два моих кузена, кстати, тоже. Один — за крупную кражу, а другой — за непредумышленное убийство. Хотя на самом деле убийство было преднамеренным, но адвокат оказался что надо. Так всегда бывает, когда впервые нарушаешь закон, — а ты будешь как раз первым, кого я убью. Если думаешь, что я боюсь провести пару лет в тюрьме, — вперед, нападай.
— Ну что, не передумал? Может, все-таки угостишь нас завтраком? — прошепелявил Скотт.
— Да, — повторил Ронни Нил, — ты угостис нас сафт-факом?
Когда мы вошли в «Дом вафель», там уже сидели тесными группками книготорговцы. В некоторых ситуациях — главным образом во время вечерних собраний возле бассейна — они составляли единую огромную толпу, но в большинстве случаев распадались на отдельные маленькие группки. Например, ребята из команды, которая работала в Форт-Лодердейле, общались с другими ребятами из той же команды, а ребята из Джексонвилла — с ребятами из Джексонвилла. Такому разделению не было никакой внешней причины, и оно не поощрялось начальниками команд. Наверное, между нами просто было неизбежное чувство соперничества, которое не позволяло слишком приветливо общаться друг с другом.
Когда мы вошли, кое-кто из ребят поднял на нас взгляд, кое-кто даже приветливо кивнул, но ни один не помахал рукой, не закричал: «Эй, здорово, идите к нам за стол!» Меня это, впрочем, устраивало: я не имел ни малейшего желания выставлять свое унижение напоказ.
Скотт и Ронни Нил прошли следом за мной к одному из столов, отделенных от зала фанерной перегородкой, и затолкали меня в нишу. Скотт заслонил собой выход, а Ронни Нил сел напротив меня. Он тут же схватился за меню и принялся внимательно его изучать.
— Завтрак — самая важная еда за весь день, — заявил он. — А ведь многие этого не знают.
К нам подошла официантка — пухленькая блондиночка лет тридцати — и принялась раскладывать перед нами приборы.
— Как дела, крошка? — поинтересовался Ронни Нил.
— Отлично, детка.
Этот омерзительный обмен любезностями, эти ничего не значащие нежности почему-то разозлили меня гораздо больше, чем сама ситуация, близкая к похищению.
— Третьего прибора не нужно, — сказал я официантке, — я ухожу.
— Ничего подобного, — возразил Скотт.
— Да, ухожу. Встань и выпусти меня отсюда.
— Не обращай на него внимания, — сказал Ронни Нил официантке. — Кажется, он просто забыл, что сказал ему один мой приятель — парень острый на язык.
Я покачал головой:
— Скотт, уйди-ка с дороги.
— Сядь и заткнись, — ответил он.
— Сяфь и саткнифь, — передразнил Ронни Нил.
Я втравился в серьезную и очень опасную игру, но если бы теперь пошел на попятный, то просто не смог бы себя уважать. Хватит уже отступать. По крайней мере на сегодня точно хватит.
— Вызовите, пожалуйста, полицию, — обратился я к официантке.
Мне очень не хотелось общаться с полицейскими, но, в конце концов, мы были не в Медоубрук-Гроув, так что я решил рискнуть и по крайней мере попытаться прибегнуть к помощи закона.
Официантка, сощурившись, внимательно взглянула на меня:
— Ты это серьезно, детка?
Я кивнул, и она кивнула в ответ.
— Да ладно вам, постойте! — сказал Ронни Нил. Он поднял руки в шутливом жесте, словно показывая, что сдается. — Не надо пугать меня всякими ужасами! Мы же просто шутим. — Затем, обращаясь к Скотту, он произнес: — Ну давай поднимай свою жирную задницу! Не видишь, что ли: человек выйти хочет.
Я проскользнул мимо Скотта, стараясь не встречаться взглядами с остальными книготорговцами и официанткой. Я понятия не имел, что они подумали, наблюдая эту сцену, — да и не хотел ничего об этом знать. Я обернулся к Ронни Нилу.
— И впредь не советую со мной шутить! — Эти слова я произнес медленно и тихо.
Наверное, если б это было в кино, то по лицу Ронни Нила пробежала бы темная туча: он бы внезапно понял, что зашел слишком далеко; он бы вздрогнул и отпрянул назад, отступив за фанерную перегородку. Но все это сказки — будто бы все задиры на самом деле трусы и, если встретить их лицом к лицу, они непременно убегут в кусты. Это не просто сказка, а самая что ни на есть коварная ложь — ложь, которую родители втюхивают своим детям только потому, что и сами предпочитают в нее верить. Это оправдание, позволяющее им ни во что не ввязываться и тем самым себя не компрометировать; позволяющее им не заступаться за собственных детей, не общаться с родителями задир и забияк, разумеется не менее
