— Вы превысили скорость.
— Нет, сэр. Я знаю, что здесь ограничение скорости сорок пять миль в час, а я так и ехал.
— А вот и нет: вы ехали со скоростью сорок семь миль в час, — ответил Доу.
Таксист рассмеялся:
— Подумаешь, две мили в час! Вы что, штрафовать меня за это будете?
— Это не имеет значения, — парировал Доу. — Ограничение есть ограничение. Допустимый предел скорости — это
— Вы ошибаетесь, — возразил таксист.
— Это ты в суде доказывай, — осклабился Доу.
Он вернулся к своей машине и выписал талон предупреждения, а затем вернулся и отдал его таксисту.
— Советую больше не нарушать правил в моем городе.
Таксист ничего не ответил.
— Да, кстати, — продолжал Доу, — а ты в курсе, что у тебя в машине сидит опасный преступник, который находится в розыске? — И он постучал по стеклу костяшками пальцев. — Ну здравствуй, дружок. Ты арестован.
К счастью, на сей раз он хотя бы не стал надевать на меня наручники, а просто запихнул на заднее сиденье машины. Это была полная катастрофа. Я умолял таксиста позвонить в полицию, но тот отвечал, что этот парень и есть полиция.
— В полицию округа, — просил я, — позвоните офицеру Томс, она служит в ведомстве шерифа. Скажите ей, что этот парень меня арестовал.
— Послушай, я не понимаю, чего ты от меня хочешь, — отвечал таксист, глядя, как Доу уводит меня прочь.
— Я только что объяснил вам, чего я хочу! — закричал я, но Доу, захлопнув за мной дверь, снова подошел к таксисту, чтобы сказать ему пару слов, и мне почему-то показалось, что мое сообщение до Эми Томс скорее всего не дойдет.
Сидя на заднем сиденье патрульной машины Доу, вдыхая запахи тухлой картошки фри, «Ю-Ху» и пота, я смотрел в окно, за которым пробегали пустые автостоянки, поросшие унылым и однообразным низкорослым кустарником. Охлажденный кондиционером воздух до заднего сиденья почти не доходил, и пот катился с меня градом.
Впрочем, это не имело никакого значения: по-видимому, мне все равно вскоре предстояло погибнуть. Эту возможность я воспринял с относительным спокойствием, хотя «спокойствие» в данном случае, пожалуй, было не совсем правильным словом: скорее это было смирение. Я мысленно взвесил все возможные варианты развязки: Доу меня арестует, станет допрашивать, отвезет к Игроку, будет пытать, отпустит, — но нет, всякий раз я неизбежно приходил к одному и тому же заключению: скорее всего Доу меня попросту убьет. Разумеется, с его стороны это было бы не самым мудрым поступком: все-таки Эми Томс за мной присматривала, да и за Доу тоже. Но если Доу убьет меня, а тело спрячет, все подумают, что я просто уехал. В любом случае ведь именно так я и собирался поступить. А если тело не найдут, то никто ни в чем не сможет обвинить Доу.
И все-таки я не пытался себя обмануть, убедить в том, что все будет в порядке. Я и не верил, что все может быть в порядке. Наоборот, я был уверен, что все будет очень плохо, но испытывал какое-то странное спокойствие. Должно быть, так чувствует себя солдат, который знает, что отправляется в свою последнюю битву, или летчик, который знает, что его подбили и через несколько секунд он разобьется вместе с самолетом. Да, это была катастрофа.
Доу направился прямиком к свиноферме; впрочем, я этого и ожидал. Он остановил машину за свинарником — там, где ее обнаружила бы только очень дотошная спасательная экспедиция. Затем открыл заднюю дверцу и подтолкнул меня, по-прежнему не надевая наручников, в сторону склада, где содержались свиньи. Я подумал, что, возможно, мне стоит броситься наутек, ведь я уже однажды сбежал от Доу; к тому же по его походке было видно, что передвигаться ему нелегко: он шел медленно и осторожно, широко расставляя ноги. Но вокруг было слишком много открытого пространства, и поблизости никого, кто мог бы увидеть, что я пытаюсь сбежать, или услышать мои крики: так что если Доу захочет меня застрелить, ему это не составит никакого труда. Будь на моем месте кто-нибудь похрабрее, он наверняка оказал бы сопротивление, но я знал, что ни к чему хорошему это не приведет: любая моя попытка потягаться с Доу будет выглядеть смехотворно, поэтому я послушно шел вперед, подталкиваемый тычками в спину, надеясь на случай и на счастливую развязку и стараясь хоть как-то себя успокоить.
Доу достал из кармана связку ключей и вставил один из них в скважину висячего замка. Когда дверь отворилась, нам в лицо ударила волна жаркого и вонючего воздуха. Я поморщился, но лицо Доу осталось неподвижным: похоже, для него это было дело привычное. Может быть, он даже ничего не замечал. Доу втолкнул меня в хлев и погнал дальше по узким проходам между загонами. Я уже был здесь и видел все это, но теперь, в тусклом свете ламп, свисающих с потолка, вслушиваясь в глухое, полное отчаяния хрюканье, доносившееся со всех сторон, испытал невыразимо острое чувство жалости, — возможно, это была идентификация. Я почувствовал себя в таком же положении, как и эти несчастные животные. Свиньи шарахались от нас прочь, и движения их казались прерывистыми в мерцающем электрическом свете, разрываемом взмахами лопастей изможденного вентилятора.
Ближе к центру помещения, посреди одного из загонов стоял деревянный стул, какие можно найти в старых школьных зданиях, где мебель не выбрасывалась годов с пятидесятых. Я видел такие стулья в собственной школе: они казались нелепым анахронизмом среди гибридов, составленных из пластика и металла, — как одинокие чужаки, как неандертальцы среди кроманьонцев.
Доу открыл ворота загона, втолкнул меня внутрь и запер. Было в этой ситуации что-то комичное: калитка не достигала и полутора метров в высоту, так что перелезть через нее не составило бы мне никакого труда — серьезную преграду она могла представлять только для свиней. Меня это почему-то разозлило: можно было подумать, что со мной справиться ничуть не труднее, чем со свиньями.
— Отлично, — сказал Доу. — Думаю, пока что ты от меня никуда не денешься, так что самое время немного поболтать.
— Отличная мысль, — согласился я.
Голос мой слегка подрагивал, но, учитывая обстоятельства, думаю, я держался очень неплохо. В этом даже было какое-то особое удовольствие: мне было приятно чувствовать, что я держусь мужественно, едва ли не развязно. Я понял, почему люди так поступают.
Мгновение Доу изучающе меня разглядывал.
— Думаю, мне не нужно тебе объяснять, чего я хочу: ты и сам это прекрасно знаешь. Я хочу знать, куда делись мои деньги.
— Да, я догадался, что вы спросите об этом, — ответил я.
— Да уж, я думаю. И что скажешь?
— Я не знаю, где они. — И я покачал головой.
— Свиньи хороши тем, — продолжал Доу, — что они едят все, что угодно. И любят вкус крови. Просто обожают. А здешних свинок в последнее время не слишком хорошо кормили, так что они здорово проголодались. И если я привяжу тебя за ногу вот к этому стулу и пущу тебе кровь, эти твари набросятся на тебя, как стая голодных акул. Они будут тыкаться в рану своими рылами, раздирать ее, рвать, выворачивать тебя наизнанку. Ты и опомниться не успеешь, как останешься без ноги. Но они на этом не остановятся — они ведь как сухопутные пираньи. Как ты думаешь, если ты еще будешь жив, когда эти свинки съедят твою ногу, — почувствуешь ли ты, как они будут жевать твои яйца?
— Говоря по правде, никогда об этом не задумывался, — ответил я.
— А вот я задумывался — как это все будет выглядеть со стороны? И если я не получу свои деньги, то обязательно доставлю себе удовольствие понаблюдать.
Я набрал в легкие побольше воздуху:
— Послушайте, я понятия не имею, что тут происходит. Я знаю, что у вас тут какие-то дела с Игроком,
