А в это время, откуда-то из боковой комнаты вошли в зал и сели за стол президиума руководители пресс-конференции и парашютисты.
Ромашко и его спутников осветили яркие «юпитеры», застрекотали киноаппараты, фоторепортеры забегали, выбирая выигрышный ракурс.
Парашютисты держались уверенно. Забродин и не подозревал в Ромашко и Краскове таких качеств: словно им не раз приходилось выступать перед многочисленной аудиторией. Забродин сидел в зале и с теплым чувством наблюдал за ними.
Ромашко выступал первым. Иностранные журналисты торопливо записывали его слова, стараясь ничего не пропустить.
Потом посыпались вопросы.
— Господин Ромашко. Вы действительно боялись вернуться из Западной Германии домой?
— Скажите, пожалуйста, остались ли у вас друзья на Западе?
— Господин Ромашко, сколько времени вы работали с советской контрразведкой?
— Господин Ромашко, вы действительно не могли устроиться работать на атомный объект?
— Вы женаты?
Ромашко впервые смутился и покраснел. Кинул взгляд в зал, как бы ища поддержки. Увидел ободряющую улыбку Забродина, выпрямился и решительно ответил:
— Сегодня мне сообщили, что Советское правительство меня простило. Я получил амнистию… Что касается вашего вопроса — в ближайшие дни я женюсь.
В зале раздались аплодисменты.
В этот день весь мир узнал о преступлениях против человечности…
Прошло три месяца.
Стоял ясный зимний день. Искрился под лучами солнца белый снег. Стволы молодых берез, осин и тополей вокруг Внуковского аэродрома слегка дрожали от порывов холодного ветра. Высоко голубело небо. В теплом помещении аэровокзала по радио один за другим называли номера рейсов самолетов, летающих по множеству трасс.
Полковник Забродин сидел в зале ожидания.
— Совершил посадку самолет рейса 312 Берлин — Москва, — услышал Забродин голос диспетчера. Немногочисленные встречающие подошли к двери и стали выглядывать на летное поле. Появились первые пассажиры, послышались радостные возгласы. «Мне-то встречать некого», — подумал Забродин и вдруг за спиной услышал:
— Владимир Дмитриевич! Здравствуйте!
Забродин от неожиданности вздрогнул. Он сразу узнал этот голос, повернулся и тут же увидел Ромашко. Следом за ним торопился Красков. С улыбающимися лицами они подбежали к нему и схватили за руки.
— Как вы живете? Откуда? — Забродин обнял их за плечи.
— Возвращаемся из Берлина. Там состоялась пресс-конференция. Она транслировалась на Запад.
— Вы стали заправскими телеагитаторами! — Забродин ласково улыбнулся. — Как ваши личные дела?
— Спасибо! — почти в один голос ответили они. — Все хорошо. Благодарим вас за все!
— Меня-то за что?
— За все, что вы для нас сделали… Вот он женился. — Красков тронул друга за локоть.
— Ну, а вы как, Владимир Дмитриевич?
— Я? Замечательно!
— Куда это вы, если не секрет?
— От вас у меня секретов нет! — Забродин продолжал улыбаться. — Лечу к другу!
В этот момент объявили:
— Производится посадка на самолет рейс номер 706, Москва — Прага. Просьба занять свои места.
— Вот, видите, и мне пора! — Забродин протянул руку.
— Желаем вам успеха в вашем трудном деле, — руку Забродина сжали крепкие руки и тут же отпустили.
— А я вам желаю счастливой жизни и мирного труда!
Мощный ТУ взревел и вот уже внизу закачались телеграфные столбы, бетонные дорожки. Зеленые ели стали игрушечными. Самолет развернулся и взял курс на Прагу.
Казалось бы, на этом можно было поставить точку и закончить повествование.
Но в контрразведке одно явление цепляется за другое, появляются новые обстоятельства, которые приводят к неожиданным последствиям.
Так и сейчас. Стоит задать лишь один вопрос: «А как Пронский? Что с ним?»
И потянется новая цепь событий. Чтобы разобраться в них, придется на некоторое время возвратиться назад…
III
ВЕНСКИЙ КРОССВОРД
Высокий худощавый мужчина деловито вышагивал вдоль просторного кабинета, обдумывая каждое слово, прежде чем его произнести. Пройдя вдоль расположенных в ряд окон, он резко, словно солдат на учении, поворачивался и шел назад. И так же неожиданно начинал говорить. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву платанов, падали бликами на его лицо и освещали сухие тонкие губы и сухожилия на его длинной шее, переплетенные, словно парашютные стропы. Говорил он неторопливо, зная, что каждое его слово ловится на лету:
— Идет война. В прессе ее называют холодной… Пропаганда — средство политиков. Для нас с вами с разгаре войны горячая… Пропаганда только одно из наших боевых средств. Каждому свое… Вы это понимаете, Роклэнд…
— Так точно, шеф!
Полный, широкоплечий Роклэнд сидел в кожаном кресле, почтительно слушал шефа.
— На войне все средства хороши! Не мы их, так они нас… Вы отправитесь в Западную Германию…
По-видимому, последние слова для Роклэнда были неожиданными, и он спросил, воспользовавшись паузой:
