в полувоенной одежде. Двое были в золоченых халатах. Кудряшов даже ступил шаг назад, увидев Шарипова, который, сидя на ковровых подушках, беседовал о чем-то с Маймуном.
При звуке шагов Шарипов поднял голову и, перехватив взгляд командира полка, быстро поднялся с подушек.
— У-у! Кого я вижу! Товарищ Кудряшов! — заговорил он, подходя к нему и разводя руки в стороны, словно бы хотел обнять командира. — Сколько лет, сколько зим, как говорится!.. Ну, как живете? Как дела, успехи?.. — Он огляделся. — А где товарищ Федин? Как он?
Пожимая протянутую ему руку, Кудряшов отвечал, что живет он ничего, а что касается товарища Федина, то он с отрядом в боевой операции, но, по всей вероятности, скоро вернется в Юрчи.
— Жаль, что мы с ним не увидимся, — сказал Шарипов с искренним огорчением в голосе и злыми огоньками в глазах. — Завтра мы уезжаем. Ведь я теперь в Чрезвычайной комиссии по борьбе с басмачами, — пояснил он. — Столько работы, столько работы… Ну, что же мы? Давайте присаживайтесь, товарищ Кудряшов, будем обедать.
Но Кудряшов решил сначала представить Шарипова Бочкареву и Лихареву, которые не знали его, так как во время вторичного прихода бригады в Каттакурган Шарипова там уже не было.
Перезнакомившись, все присели вокруг ковра с расставленным на нем угощением. Завязался разговор о последних событиях.
Председатель комиссии, спокойный пожилой человек с благообразным лицом, сразу же понравившийся Бочкареву, заявил, что в борьбе с басмачеством он возлагает большие надежды на само население. Летучие отряды, организованные почти всеми племенами Восточной Бухары, уже показали себя в деле. Но самое главное в том, что на последнем курултае представители племен единодушно заявили, что Советская власть единственно справедливая власть.
Конечно, искренности баев, приветствовавших земельную реформу, доверять особенно не приходится. Тем не менее их заявления показательны в том смысле, что баи осознали свое полное бессилие…
Кондратенко ел и, поглядывая на подаваемые блюда, подталкивал локтем Вихрова.
Когда разговор зашел о героическом подвиге восьми связистов, тянувших провод из Душанбе в Каратаг, атакованных крупной бандой и дравшихся до последнего патрона, вошедший ординарец штаба бригады вручил Лихареву пакет.
— Что там, Всеволод Александрович? — спросил Бочкарев, увидев, что лицо комбрига, читавшего полевой бланк, приняло озабоченное выражение.
— Прочти, — Лихарев подал бланк комиссару.
Это был приказ командира дивизии. Лихареву надлежало в ночь выступить в Бабатаг, объединить под своим командованием действовавшие там отряды обоих полков и разгромить вновь появившегося в среднем Бабатаге Ибрагим-бека.
— Тебе надо взять с собой хорошую охрану, — сказал Бочкарев, возвращая бумагу.
— Я вот и думаю, — взгляд Лихарева скользнул по сидевшим. — Возьму взвод Кондратенко, — решил он. — Кондратенко — командир боевой. Один пятерых стоит.
Он извинился перед председателем комиссии, взял с собой Кондратенко и покинул курганчу.
Вечерело. Лихарев сидел за столом в своей кибитке и набрасывал план окружения Ибрагим-бека. Он решил выступить сначала в предгорья Бабатага, в кишлак Ходжа-Малик. Аксакалом там был преданный человек, от которого Лихарев неоднократно получал точные сведения о нахождении басмаческих банд.
Чьи-то пальцы осторожно легли ему на глаза.
— Лола? — спросил он.
Девушка нежно прижалась щекой к его голове.
— Ну что? — ласково спросил он, отводя ее руки.
— Мне стало так скучно.
— Лола, дорогая, сколько раз я уже тебе говорил, чтобы ты вечером не ходила одна, — с укором произнес Лихарев. — Знаешь, как это опасно?
Диковатый огонек блеснул в больших глазах девушки.
— Я не боюсь, — сказала она.
— Пойми. Нельзя этого делать!
— Я ничего не боюсь, — упрямо повторила она.
Лихарев пристально посмотрел на нее.
— Сядь. Мне нужно поговорить с тобой серьезно, — сказал он, нахмурившись.
Девушка опустилась на стул и вопросительно посмотрела на Лихарева.
— Вот что мы сделаем, — заговорил он. — Мы не будем ждать осени. Ты поедешь в Ташкент и будешь учиться.
Некоторое время Лола молча смотрела на Лихарева. Сильная бледность разлилась по ее лицу.
— Нет, нет! — со слезами в голосе вскрикнула девушка. — Я не хочу! Я никуда не поеду!
— Значит, ты не хочешь учиться?
— Я не хочу расставаться с вами!
Лихарев почувствовал, как словно теплая волна прошла по его сердцу. Но надо было выдержать характер, и он твердо сказал:
— Ты поедешь в Ташкент. Пойми, это необходимо.
— Вы требуете этого?
— Да. И это уже решено.
Лола обиженно молчала. Но постепенно ее лицо принимало кроткое выражение.
— Я знаю, что вы хотите мне только добра;— тихо заговорила она, — и спорить было бы неблагоразумно с моей стороны. Хорошо. Я поеду. — Она соглашалась, подчиняясь воле любимого человека, но вместе с тем все ее существо протестовало.
— Так вот, — сказал Лихарев, — сейчас я ухожу в горы, вернусь, и мы решим, когда тебе ехать.
— Как, вы опять уходите в горы?! — встревожилась Лола. — Но ведь вы только вернулись!
— Лола, я солдат, и мое место в бою, — сказал он. — Ты сама хорошо это знаешь.
— Да, да, это верно, — поспешно согласилась она. — Но я прошу — возьмите меня с собой. — Голос ее задрожал. — Возьмите, пожалуйста!
Лихарев отрицательно покачал головой. За это время он хорошо изучил девушку, и ему иногда приходилось проявлять непреклонную волю в обращении с ней.
— Ну, пожалуйста! Я прошу, я прошу вас! — с мольбой повторяла она.
— Нет, — сказал Лихарев. — Ты не поедешь. Нельзя. И потом, что подумают… Ступай к себе, милая. Мне надо работать.
Лола поднялась со стула, нагнулась, мягким движением рук взяла в ладони щеки Лихарева и поцеловала его.
Он совсем не ожидал этого и даже покачнулся на стуле.
«Нет, а ведь я, кажется, действительно нашел свое счастье», — подумал он, покачав головой…
Лола быстро шла по проулку. Вдруг она вздрогнула. Ей показалось, что стоявший у дувала Мирза- Саид, он же Маймун, злобно посмотрел на нее. «Какие нехорошие глаза», — подумала девушка. Она отвернулась и вошла в лазарет, где теперь была ее комната.
«Милая, чудная девушка… Прелесть! — подумал Лихарев, когда Лола скрылась за дверью. — Нет, действительно, как у нее все это просто и мило».
При мысли, что он может ее потерять, Лихарев даже весь содрогнулся. Ведь столько хорошего уже было связано с Лолой, с ее заботами, нежностью… Теперь он не мог даже представить себе, что будет с ним, если он ее потеряет… «Она любит меня, — думал Лихарев, — А я? Очень люблю».
Некоторое время он просидел неподвижно, потом взял полевую книжку, развернул ее и положил перед собой.
Красноватый луч заходившего солнца скользнул сквозь запыленное окно и упал на руку Лихарева. Карандаш быстро побежал по бумаге.
«Продолжаю свое письмо, которое не успел отправить с последней оказией, — писал Лихарев. — Ты не сердись, мама, пожалуйста. Дело не в забывчивости, а в том, что мне пришлось неожиданно выехать. Ты все пишешь, что боишься остаться одна со своей старостью? Почему одна? А твои школьники? Я ведь знаю,
