Ординарец с видом превосходства посмотрел на него.
— Нет, мы этим делом не занимаемся. Мы больше по зверю. У нас на Амуре зверя хватает.
— И на медведя ходили?
— Ходил.
— С винтовкой?
— Зачем? Обыкновенно, пистонная двустволка.
— И в переделках приходилось бывать?
— Да, всяко бывало. И рысь маленько попятнала, и медведь раза два поцарапал, а в семнадцатом лось сдуру чуть не запорол.
— Алеша, расскажи, как медведь рыбу ловил, — сказал Лихарев, с улыбкой глядя на него.
— Можно, — охотно согласился Алеша. — Благодарствую, не курящий, — отказался он от папиросы, предложенной Седовым. — Так вот, слушайте, как это было. Пошел я раз в тайгу белок пострелять. Ну хорошо. Шел, шел, вдруг… что такое? Медведь над ручьем рыбу ловит. Изладил, понимаете, запруду, а сам стоит на задних лапах, нагнулся. Цоп рыбину — и, не оглядываясь, через плечо в запруду кидает. Я пулю сменил, в голову ему выделил, хотел подвалить. Потом думаю, нет, постой, посмотрю, что будет дальше. А он — цоп! — и кидает. А сам, видно, думает: сколько много, мол, рыбки на обед подловил. Ну хорошо. Вот он этак ловил, ловил, да и повернулся к запруде посмотреть на улов. А вода-то запруду размыла и рыба вся как есть уплыла!.. И что же вы думаете? Как он взвоет, как заохает! Схватился обеими лапами за голову и, как человек, из стороны в сторону качается. Горе-то какое! Чисто беда!
— Ну и что же? Убили вы его? — спросил Седов.
— Зачем? Разве можно? Посмотрели бы сами, как он убивался. Жалко ведь… Ладно, думаю, живи рыболов…
— А все-таки умные эти медведи, — заметил Седов.
— Просто на удивление другой раз бывает, — согласился Алеша. — Как посмотришь — что человек все равно… Но, по-моему, нет зверя умнее собаки. Вот у меня случай был. Иду раз по лесу, вижу, мой сосед, такой сердитый мужик, собаку вешать собрался. Уж и петлю изладил. А она стоит, все понимает, и глаза, полные слез, как у зря обиженной бабы. Я говорю: «Зачем животное губишь?» А он: «Воровка, — говорит, — курей у меня подушила». А как потом оказалось, вовсе и не она подушила, а хорь. Ну, мне тут очень жалко стало эту собаку, я и выпросил ее себе. И так мы с ней подружились! А какая умная была, только что говорить не умела. И вот как-то вернулся с охоты, хвать по карманам, а кошелька-то и нету! Эх, думаю, потерял. Деньги-то, черт с ними. Всего и было пятнадцать копеек, кошелька жалко: новенький, кожаный, а главное — подарок от одной там девчонки. Я и скажи в шутку» «Дианочка — так ее звали, — кошелек, мол, потерял!» А сам по карманам ищу. И, представьте, ведь поняла!..
Как покатила по следу. Часа два не прошло, прибегает и кошелек в зубах держит.
— Да-а, — протянул Петр Дмитриевич, недоверчиво взглянув на Алешу. — Гм… Бывает.
— Вы что думаете — вру? В жизни этого со мной не бывало! — горячо заговорил Алеша, перехватив его взгляд. — Конечно, нельзя сказать, что все звери умные. Между ними всякие есть, как и среди людей…
— Ну ладно, друзья, — сказал Лихарев, взглянув на часы. — Я все же думаю до Каттакургана немного вздремнуть.
Он снял с крючка бурку, прилег и почти Сразу заснул.
Седов и Алеша поговорили еще немного и тоже стали дремать. Один Мухтар сказал, что он спать не хочет и присмотрит за лошадьми.
Приехав в Каттакурган и проводив Лихарева до штаба бригады, Петр Дмитриевич Седов направился домой.
Несмотря на поздний час, в окне Маринки горел огонь, и это очень порадовало Седова, он не любил беспокоить зря людей, а тем более не хотелось беспокоить Маринку, которую втайне очень любил.
Он поднялся на крыльцо, прошел по коридору и постучал в обшитую войлоком дверь.
По ту сторону двери послышались быстрые шаги. Потом хорошо знакомый голос спросил, кто стучит.
— Это я, Марина Васильевна! — сказал Седов.
Маринка отворила.
Сначала просунулись большие руки, державшие чемодан и множество свертков, потом появился весь Петр Дмитриевич, несколько сконфуженный.
— Наконец-то! А мы думали, куда это вы исчезли? Поехали на три дня, а пропадали неделю! — сияя улыбкой и блестя живыми глазами, весело сказала Маринка.
Седов продвинулся к ней и с шумом уронил один из пакетов.
— Минуточку, Марина Васильевна, — Он нагнулся и при этом рассыпал все свертки.
«Экий медведь!» — весело подумала девушка, морща свой тонкий нос с легкой горбинкой, в то время как Седов, с красным лицом, покряхтывая, лазил по полу и, собирал рассыпанный урюк.
— Скажи, пожалуйста, какая оказия… Ай-яй-яй, как неудобно, — бормотал он с досадой, — и вам вот насорил… Видите ли, какое дело: это я образцы получил, а в штабе оставить нельзя — ребята съедят, — пояснил он, ползая по полу.
Маринка быстро присела и помогла собрать пакеты.
— Дайте ключик, — сказал Седов.
— Ключик? — Девушка удивленно взглянула на него. — А разве чай не будете пить? Кипяток на столе. У меня Белый сидит. Алгеброй занимаемся, — пояснила она.
Петр Дмитриевич недовольно поморщился. Ему был неприятен полковой капельмейстер, молодой самовлюбленный человек.
— Проходите! — сказала Маринка.
Откинув занавеску, отделявшую сени, Седов вошел в комнату.
— Ого! Пропащая душа! — с резким смехом встретил его Белый. Он подкрутил черные усики. — А мы собирались кошку в лапти обувать, за тобою посылать. Ну, здорово!
— Здравствуйте! — холодно поздоровался Седов.
— Рассказывайте, Петр Дмитриевич, что у вас нового? — попросила Маринка.
— К нам прибыл новый комбриг — Лихарев. — Он вдруг оживился, повеселел. — Вот это человек! Простой, обходительный. Я только подхожу к вагону, гляжу; сидит незнакомый командир. У нас разговор завязался, я ему рассказываю о Лихареве. А он, Лихарев, как оказалось, и сидел против меня… Вот. Ну, а у вас какие новости?
— Инспекция приехала. Полк проверяет, — сказала Маринка.
— Ох уж мне этот заворужием! — Белый громко захохотал. — Вот уморил!
— А что такое? — спросил Петр Дмитриевич, очень живо представляя длинную, с сутулыми плечами, худую фигуру этого человека.
— Да понимаешь, какое дело, — смеясь, заговорил Белый. — Инспектирующий всыпал ему за несколько непристрелянных винтовок. Вот он идет, мрачный такой, а на лавочке Ладыгин с Вихровым сидят. Подходит он к ним и жалуется. — Белый встал со стула, согнулся и поднял плечи, представляя заворужием. — Да, подходит к нам и жалуется: «Вот, — говорит, — все нападают на заворужием. А при чем тут заворужием? Разве он плохо смотри г? Сколько раз я командирам эскадронов говорил? Нет, на месте инспектирующего я бы сделал иначе. Вызвал бы командование полка…»— Белый, подражая, стал крадучись наступать на Седова. «Товарищ комполка, почему это такое? А? Я вас спрашиваю? Разве один заворужием отвечает? Получите пять суток!»
— А в это время Кудряшов с Фединым незаметно подошли сзади и слушают, — подсказала Маринка. — Вихров моргает, а заворужием так увлекся, что ничего не видит.
— Да, — продолжал Белый. — Дал он, значит, пять суток командиру полка, да и говорит, обращаясь к Вихрову: «А вы, товарищ комиссар, о чем думаете? За одну политическую подготовку отвечаете? А оружие вас не касается? Нет, брат, шалишь! Вы наравне с командиром полка за все отвечаете. Получите десять суток, пожалуйста».
— Тут уж Кудряшов подал голос, — подхватила Маринка, — улыбнулся и спрашивает: «Товарищ
