А Венька, тоже как-то подозрительно пряча свои глаза, принялся хлопотать, отвязывать меня от моего последнего, как думал я, ложа, излишне суетясь и рассказывая обо всем без остановки…
Голову мою еще кружило ядовитым дурманом, и полностью вникнуть в рассказ Вэна я не мог, как ни старался. Слух выхватывал отдельные фразы, к счастью, достаточные для самого приблизительного объяснения происходящего:
– Понимаешь, Кир, сначала я преспокойно отсиживался в своей норе, присматривал за Колькой и Бесси и ни о чем не волновался. Потом мне позвонила Марина… Марина Марковна Сурова, твоя главредша. Голос ее мне показался таким страшным, дрожащим, со слезами… Спрашивала, есть ли у меня связи в милицейском руководстве, жаловалась, что никто не может тебя вызволить…Что тебя подозревают в причастности к смерти Забродина… Чуть ли не в его убийстве. Я кинулся обзванивать родителей пациентов, тех, кто чином повыше, пытался связаться с ней, но ее номер стал недоступен… А время-то идет! Собрался уже ехать сам, стал инструктировать Коляна… Тут позвонила Ирина, бывшая жена Забродина. Что, дескать, следствие приостановлено из-за аварии, что ты лежишь в больнице со сложными переломами и нужны хорошие хирурги… Я понял, что на расстоянии тебе ничем не поможешь. Звонил тебе, но номер не отвечал… А потом меня нашел капитан Коротков и сообщил о твоём похищении. Тут уж я помчался в Москву, заметался, зашел даже к Полине Андреевне, да только зря перепугал старушку… Встретился с Ириной, она рассказала все, что знала, о своем бывшем муже, даже о вас с ней… Она упорно твердила про какую-то фотографию у мужа в квартире, будто бы очень важную… девочка с темными косичками… Я чуть голову не сломал, перебрал в памяти всех наших знакомых.
…А потом позвонила она сама – Анжела. Помнишь, в начальной школе, Анжелка Янович, черненькая тихоня, «кухаркина дочь», как говорила моя мамаша Полине Андреевне. Она хвостом ходила за нашей троицей, а мы не принимали девчонку в свои «мужские» игры. Хотя втайне я жалел ее. Ведь ее не любили девчонки в классе, и мне нравилось, как спокойно сносила она их неприязнь… Ну, да сейчас не об этом!
Меня сразу поразил ее голос. В отличие от Суровой, от Ирины, от всех, с кем приходилось мне общаться в последнее время, Анжелка говорила совершенно спокойно. Та самая ее детская стойкость почудилась мне в этом…
Янка – как я звал ее про себя – сообщила, что к убийству Дениса Забродина ты не имеешь никакого отношения, что она лично знает убийцу и «обязана внести в дело ясность». Что в настоящее время ты находишься в «норе» Алексея Алексеевича Пригова, которого я, быть может, вспомню (я не вспомнил). Что Пригова она берет на себя (так и сказала: «Беру на себя»), что нам с тобой никто не помешает покинуть его квартиру… И последнее: она очень просит нас вместе встретиться с ней…
Только тут ее голос сорвался, и связь прекратилась. Я ринулся за тобой по названному адресу, а по дороге мне позвонил твой следователь – капитан Коротков – и все объяснил.
– Что объяснил, Венька? – я уже сидел, опираясь на спинку кровати в наспех натянутом с Венькиной помощью спортивном костюме. Дурманный кайф постепенно отходил, и реальное самочувствие возвращалось, самое прескверное. Меня колотила ознобная дрожь, а кости ныли, как при тяжелом гриппе. Высовывать нос в таком состоянии на позднюю октябрьскую сырость категорически не хотелось. Но следующие слова Веньки жестко, одним махом, включили мой рабочий автоматизм. Я взял костыли (мои похитители заботливо прихватили их из больницы) и понял, что поплетусь куда угодно, буду идти под промозглым дождем, буду слушать столько, сколько понадобится, пока сам не свалюсь рядом с Анжелкой, тихой черненькой девочкой, каждое утро прибегавшей на уроки раньше всех из маленькой школьной привратницкой…
Вот что успел еще досказать мне Ероха, вытаскивая меня на заплеванную лестницу хрущевки и практически на себе снося вниз с пятого этажа:
– Понимаешь, Кир, Анжелка… она сейчас там, на Крымском мосту… Там все: милиция, «Скорая», «Дорожный патруль» или хрен знает еще телевидение какое… Она сидит на верхнем пролете моста и ждет нас с тобой на переговоры… Нас с тобой, и больше никого. И если мы не поторопимся, ее затравит эта оголтелая толпа, ее просто сбросят вниз своим жадным злорадством… Давай поторопимся, Кир!
…Номера ерохинской «девятки» были известны патрульным заранее. Нас пропустили без малейшего промедления. У пролета моста уже стоял специально приготовленный для меня аварийный подъемник. Здесь действительно были все. Капитан Коротков дружески улыбнулся мне. Леха Крылов, тот самый дежурный из ментовки, поднял вверх руки, приветствуя. Все это походило на мой длящийся наркотический сон. Стемнело, и дождь разыгрался не на шутку, но огромная толпа за оцеплением не расходилась, и даже зонтов почти никто не раскрывал. Перебегающие вспышки патрульных и «Скорых» машин выхватывали из тьмы слепые запрокинутые лица с открытыми черными ртами. «Матюгальник» крутого милицейского чина непрерывно подавал четкие команды. Одна за другой подъезжали машины разных телеканалов, норовя высадить репортерскую братию поближе к месту событий. Напряжение словно хранило людей от холода и дождя. Одних – боязнь за свои погоны, напор, держащий ситуацию под контролем. Других – ненасытное любопытство, обывательская жадность до зрелищ. А зрелище и впрямь было какое-то нереальное. «Матюгальник» хрипел, машины сигналили, толпа непрерывно гудела, и опять я вспомнил почему-то про пчел в переполненном улье…
И надо всеми, на арке моста, выхватываемая светом прожектора, тонкая беззащитная фигурка, которая хранила полное молчание – не звала, не плакала, ни о чем не просила, – одна вверху на ветру и под проливным дождём…
Она ждала нас.
Глава 15
Приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце…
Ну что ж, Сотников, тебе не привыкать карабкаться по самым немыслимым высотам «ради нескольких строчек в газете». Мы с Венькой залезаем в подъемник, он – рядом с водителем, я – в открытую всем ветрам кабину. Роль Веньки крайне важна: он должен следить за водителем, помешать любым его необдуманным действиям, кроме самых простых: подвез – отъехал; затем, вероятно, забрал и отъехал уже окончательно, дабы не спугнуть Янку.
Пока все шло как по маслу. Подъемник выкрутили до отказа, и вот я, уже неуклюже и позорно отклячив зад, с трудом ползу по головокружительному металлическому изгибу того самого моста, по которому я неоднократно ходил, добираясь до Тульской улицы. Мы с ребятами в шутку окрестили его «Крымтатар». Грандиозный Крымский мост с плавными металлическими скатами, коими я привык любоваться снизу, из окна своего железного коня. А теперь я боялся взглянуть вниз, матеря тяжеленный гипс и мокрое скользкое железо. И только тот самый автоматизм, чувство собаки, идущей по следу, намертво «приклеивало» меня к арке. В другое время я вряд ли удержался бы здесь, даже будь у меня вдвое больше здоровых рук и ног! Но сейчас меня не только «приклеило» намертво, но и позволило-таки доползти до небольшого отрезка на самой верхотуре, казавшегося почти прямым и широким, точно садовая скамейка, на которой так и подмывало усесться, свесив ноги. Мне-то с моим гипсом едва удалось притулиться здесь полулежа, а вот худенькая фигурка Янки в темном плаще заняла именно такую позицию. Казалось, что ей совсем не страшно, не холодно, не скользко, словно она просто-напросто назначила мне здесь самое обычное свидание.
А наша беседа и впрямь получилась такой, словно мы на свидании. Я забыл про дождь, про свой гипс, про то, где мы находимся, и сам почувствовал себя именно на свидании. На свидании с Янкой. На свидании с Нескучным садом. На свидании с нашим сволочным и благословенным детством…
Совсем стемнело, но я почему-то ясно видел Анжелкино светлое лицо с безднами глаз, поднятое мне навстречу. Какой красивой она была, пока молчала! Затем заслонила полой плаща сигарету, щелкнула зажигалкой и, затягиваясь, заговорила. И сразу же изменилась. Не только голос, но и его интонация сразу неуловимо изменили ее. Легкая хрипловатость, резкие складки в углах губ, глубокая складка между бровями… Передо мной была уже не слишком молодая, усталая, как-то излишне опытная женщина, которую не пощадила жизнь…
И все же я, как в запах полуувядших цветов, погружался в ее слова. Мы снова были вместе, там, во дворе нашей старой школы, где весной желтели одуванчики, а весь октябрь мы собирали кленовые листья, разноцветные, кружевные и тонко выписанные, словно осень специально готовила их для наших любимых уроков рисования…
– Наконец-то я тебя дождалась, Сотников! Столько лет… А все-таки дождалась! И мы действительно
