- Ученых и ослов в середину, деревенщина - просветил я неуча, одновременно наступая ему на голову.
- Как интересно - восхитился Фанера, ловким финтом уходя из-под моей карающей стопы.
- А к какой категории относишься ты, о длинноухий и плоскостопный?
- К ученым, естесссно!
- Ну-ну - пробурчал он скептически. - Посмотрим.
...Фонарь на шее Фанеры взбалтывал густую темень неровным кругом колышущегося света, размазывая липкие тени по влажным стенам, веревка шершавой змеей тянулась рядом и я, автоматически перебирая руками и ногами, скользил по ней бездумным взглядом.
Сколько это продолжалось, не знаю.
Может час, может два, а может день или год. Не ведаю. Кирпич сменялся грубой каменной кладкой, которая плавно переходила в бетонные кольца, в свою очередь, уступавшие место пробитому в сплошной скале штреку. И обратно.
Какие сорок метров. Километра три.
..Лезть, лезть, лезть.
Земля мягким ударом толкнулась в ноги, и добрый древостружечный голос вывел меня из этого колодезного транса.
Ну, вот и пришли.
Кажется, это я уже слышал. Ты повторяешься - полусонно отметил я, и лишь спустя некоторое время осознал смысл сказанного.
Как, уже?
Я, постепенно обалдевая, огляделся, выпадая обратно в реальность. Или уже в нереальность?
Не может быть такого под Москвой.
Не может и все.
Последний осколок прежней жизни, колодезная лесенка ржавой цепочкой тянулась по влажно сверкающей в электрическом свете гранитной стене и растворялась где-то вверху. Луч до потолка не доставал, изнемогая по пути от тотального одиночества. В кромешной, какой-то запредельной темноте, Фанера повел фонарем, обрисовывая контуры колоссального зала. Справа и слева смутно угадывались стены, а впереди клубком свернулась тьма.
- Ну, с Богом, пошли - выдохнул Фанера и, перекрестив воздух клинком света, шагнул. И вслед ему и в путь себе я махнул руной Райдо , простирая ег огненно-белую тень, насколько мог, вперед.
И пошел за ним.
Шаг ли, вздох ли, тянется за нами гулкой блеклой тенью, тьма и довековая тишина, слитые в единую плотную, хоть ножом режь, жидкость, закручиваются чернильными воронками на границе луча, и мы идем.
Мы идем в узком коридоре света, вне которого ничего нет, словно пустота предвечного хаоса еще до рождения звезд, сомкнула вокруг крылья. И лишь изредка из небытия выплывают обглоданные временем кости земли.
Ослепительно-белые, оплывшие как свечи на огне Хроноса мраморные статуи.
Мы идем, и пламя факелов мечется из стороны в сторону, продуваемое нездешним сквозняком, а ледяные капли, выпадающие из тьмы и норовящие забраться за шиворот, шипят в огне.
Мы идем.
Тени свиваются в смутный хоровод жажды крови, не решаясь ступить в круг, очерченный огнем святой омелы и крестом.
Невнятный хор молитв, просьб, и проклятий сливаются в неумолкаемый гул вечной реки.
Мы идем.
Рукоять жертвенного ножа примерзла к ладони, и серые волны нетерпеливо лижут черный песок у моих ног, не решаясь..
Мы идем.
Сталактиты взрываются вихрем белых хлопьев, и каждый осколок бьет точно в сердце, но, падает на ладонь прозрачной бабочкой и застывает в неподвижности, едва трепеща тонкими лепестками крыльев.
Мы идем.
Кровь медленно стекает по лезвию и, застывая на глазах, падает на заиндевевшую землю, раскалываясь сотней черных брызг.
Свет испуганной птицей жмется к рукам, и мы падаем в бездонный колодец забытого взгляда, на дне которого свивается клубком пламени руна Райдо .
Падаем, падаем, падаем.
Черные крылья, белый восход, пламя объяло весь небосвод.
Мы пришли.
Хриплый крик разорвал застоявшуюся тишину, и стремительная тень с жестким металлическим шорохом унеслась вперед, к янтарному подножию небосвода, опирающегося на дрожащие контуры далеких гор.
Я проводил ее бессильным взором и уткнулся носом в песок. Было не просто жарко.
Было чудовищно, аномально жарко.
Выцветший облезлый небосвод стеклянной пустотой нависал надо мной, источая всей поверхностью неимоверный жар.
Ни Солнца, ни облачка, ни ветра.
Я медленно варился в своем замечательном зеленом маскхалате, видимо, напоминая сверху распластанный по песку шибко больной облысевший кактус, и не мог пошевелиться.
Сил хватало лишь на вялое вращение левого глаза.
Правый был уткнут в песок и ничего интересного показать не мог.
Впрочем, и левый транслировал отнюдь не карнавал в Рио-де-Жанейро. Бархан и осколок неба, безразличного, как морда верблюда Кеши в Московском зоопарке.
Поэтому странные, лающие звуки, внезапно раздавшиеся справа, за пределами моего скудного кругозора, изумили настолько, что я поднял голову и сумел принять полувертикальное положение, прежде чем смог логически обосновать, почему не в состоянии этого проделать.
Это смеялся Фанера.
Он смеялся, запрокидывая лицо к небу и хлопая себя по голым бокам. Схожий с тощим, общипанным петухом на каменном насесте.
Он смеялся, и небеса сотрясали приступы жестокого кашляющего хохота.
- Гху..гху..гхлупые паучки - прокаркал он. - Лезете и лезете, раскачиваясь на тоненьких ниточках над бездной. А она ждет.. ждет.. Кхаа..
Он резко прервался и, по-птичьи склонив голову набок, пристально посмотрел на меня.
В этот момент он поразительно напоминал курицу, неожиданно обнаружившую червяка прямо у своих лап. Вкусного такого червяка.
До Фанеры было метров пять, но я вдруг невероятно четко, это с моими -10ю, пусть даже и в очках, увидел тонкий пульсирующий зеленый ободок радужки вокруг огромных провалов в ничто, лишь по недомыслию названных зрачками..
.. себя я пришел, лишь удвоив дистанцию между нами.
Как я умудрился покрыть такое расстояние одним прыжком из положения лежа, да еще спиной вперед, то есть назад, до сих пор не знаю.
Песок заскрипел под напружиненными ногами, левая рука взметнулась змеей к плечу, и застыла там, расслабленно настороженно поводя головой-ладонью, а правая, ощутив ребристую рукоять невесть откуда взявшегося ножа, вспорола воздух блистающей полуторной петлей и плавно ушла в нижнюю позицию, к бедру.
Словно в нору заползла, не видно ег и не слышно и лишь посверкивающее стальное жало, изредка стремительной молнией выныривающее из тьмы, одним отточенным движением напоминает:
Не сстоит нас ссбрассывать ссо сссчетов.
Не сстоит.
- М-да. Иногда я действую быстро, но вот умно ли?
