Черная равнодушная пустота скалилась мне зрачками моего друга, а я стоял, и не знал, что делать.
- Браво - хихикнул как бы Фанера. - Готов к труду и обороне.
Надо сказать, довольно гнусно хихикнул.
- И кого же ты, добрый молодец, этой зубочисткой чикать собрался? Неужто меня?
- А кто попадется - процедил я, понимая, что выгляжу полным идиотом среди всех этих песков с режиком в руках.
Но убирать нож и признаваться в собственном кретинизме не хотелось. Тем паче, что интуиция моя просто голос сорвала: Не почудилось тебе, не Фанера это! Побереги ухи, парень!
Лучше быть живым параноиком, чем мертвым поклонником Дейла Карнеги.
- Ты куда Володьку дел, урод? - прищурившись, поинтересовался я. Получилось почти как в боевиках.
Только на лже-Фанеру это не произвело ровным счетом никакого впечатления.
- Жив, жив твой Фанера - ухмыльнулся он. - И даже здоров. У него сейчас забавный диалог наклевывается. Ха.
Он на секунду отвлекся, прикрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то доступному лишь его слуху, и я, проскользнув по песку, приблизился на шаг.
Если он выглядит как человек, говорит и двигается как человек.. Может он и внутри устроен как человек?
- Ты лучше о себе подумай! - внезапный черный взгляд из-под взметнувшихся век буквально пригвоздил меня к земле. - На месте стой, стихоплет! Тоже мне, сталинский сокол-диверсант нашелся.
- На себя посмотри, Вий-недоучка - огрызнулся я, выкарабкиваясь из омута антрацитовых зрачков. - Развелось тут..
Я замялся, подыскивая точное определение.
- Ну? - заинтересованно подбодрил он.
- Нечисти всякой! - торжествующе отпарировал я.
- Ты даже не знаешь, кто я - с какой-то жалостью глядя на меня, пробормотал Фанера . - Толи я бес мелкий, народ смущающий, толи демон планетарный, толи вообще Кастанедовская сущность какая-нибудь. Ха.. союзник. И чем ты от меня защищаться собрался? Ножиком своим? Двумя молитвами, выученными до половины, ядреным русским матом? Или.. О, да руны! Это великая вещь.
Только вот есть ли в тебе хоть сколько то Силы, да не той, простой грубой силы, а истинной Силы!
Есть?! И не будет ли расплата куда страшней того, от чего обороняешься? А?! Что ж вы все лезете и лезете, броду не зная, сердцем глухие, в прорубь вмерзая. Тянете жилы, дышите кровью, горе рожденным, платящим любовью. Глупые души. Вам сегодня повезло.
Он чуть качнулся вперед, словно тростник под порывом незримого ветра, и, накрыв меня холодной тенью, протянул руку за ножом.
- Отдай.
Нервы мои давно звенели, как перетянутые струны на жестком колке и, наконец, порвались.
Ужас и страх, исподволь копившиеся во мне с начала этого безумного похода, да что там, с начала всей жизни.
Страх детский, юношеский, взрослый, страх того-что-там-в-темной , страх а-он-ведь-сильнее , страх как-я-ей-это-скажу , страх с вздохом жизни и ужас с взглядом смерти.
Страхи всех возрастов, одеяний и обличий, сливаясь в одном взмахе, тысячехвостой раскаленной плетью распороли обнаженные нервы, и, мутная обжигающая волна с головой накрыла меня, вскипая черными воронками чужих бездонных зрачков.
И испарилась в одной, неимоверно долгой, вспышке сумасшедшей хохочущей ярости.
...Движенье, от которого рушатся миры, тихим вздохом идет от стоп, скользит, скользит вверх еле слышным ветерком, и, закручиваясь в бедрах, вихрем взвивается по позвоночнику.
Разворачиваясь в плечах неистовым оком тайфуна, обрамленным блистающей короной ветвистых молний.
Правая рука гибкой плетью выхлестывается от бедра вперед и вверх.
И, поймав в ладонь стальной проблеск одной из молний, распластывает бритвенно-острым лезвием липкий воздух на дрожащие, как прозрачное желе, слои.
На пути к сердцу, непонятно откуда возникшего здесь, врага.
А в том, что это враг, я уже не сомневался.
Я уже ни в чем не сомневался.
И последней, слегка удивленной мыслью было:
Я и не знал, что во мне столько страха А потом остался только нож.
Из зыбкой глубины, что под вздохом, из багрово-темных недр, что за сердцем, рвется, тянется мучительной паузой оборвавшейся струны, полощет наждаком гортань, и, разбиваясь о сомкнутые зубы, единым махом выплескивается сдавленный крик: Сааа!
Сердце сумасшедшей колотушкой бьет в грудь, тщетно пытаясь заполнить собой пропасть между стремительно разбегающимися, как звезды, секундами и силуэт Фанеры размазывается в зыбком мареве вязкого, как патока, воздуха.
Жгучий холод льдистой змеей обвивает мне правое запястье и бархан, взвиваясь в прыжке рыжим тигром, падает на плечи, сбивая с ног и с головой накрывая темной шелестящей волной.
...Мириадами песчинок забиваясь в глаза, нос, рот, царапая шершавым потоком изнутри гортань, хрустом на зубах и скрежетом в легких опрокидывая внутрь меня это невозможное пепельно-серое небо, чернотой первозданного космоса..
Я листал тома ..крик, вопль расплавленного металла стынет в моем горле..
Я искал тебя ..пылающий молот безумной боли обрушивается мне на голову, и осколки разлетаются красными кометами, предвещая мор, глад и войны..
Я сходил с ума ..на полушаге, и с разворота вогнал узкую полосу клинка мне в сердце, проворачивая его в ране, словно огромным скальпелем обсидиана меняя токи крови и вырезая не..
Не дождавшись дня
Фонарь, единственный в округе метров на триста, высветил ослепительной вспышкой пыльную разбитую дорогу, ряд акаций, тщательно подбеленных снизу, проблески окон за заборами и густой зеленью садов, и, обрушив водопад гаснущих в воздухе багровых искр, бесславно потух.
Ночь, впитав нас без вздоха, заботливо окутала своим покрывалом из шорохов теплого сонного ветра, заунывного стрекотания сверчков и бесконечного У-хоу горлиц, затаившихся где-то в древесной темноте.
И, обняв за плечи, подтолкнула вперед.
Темный профиль дома, полускрытого раскидистой плакучей ивой у калитки, плывет над забором, постепенно приближаясь, и я, отчего-то знаю, что людей там всего пятеро, зато три..
Кавказских овчарки - негромко говорит Фанера слева от меня - Собачки мои, ты же возьми караульных. Их трое, четвертый спит, двое на ..
Кухне - киваю я - Третий в доме.
Хорошо Фанера ничего не отвечает, и, пригибаясь, без всплеска ныряет во тьму. Облекаясь на миг доспехами черного хрусталя, и в руках его, сейчас вовсе не саперная лопатка, а длинный Меч, по лезвию которого бежит бесконечная прихотливая вязь незримых знаков.
И я понимаю, что ему в сердце тоже вогнали обсидиановый клинок, но не успеваю спросить, как глубоко.
Нож стынет в ладони, требуя крови, и калитка фигурного железа с замысловатыми завитушками и крендельками, бесшумно распахивается, пропуская меня во двор.
Упрямая щеколда ржавым горячим пеплом осыпается вниз, припорашивая лохматую голову вроде бы задремавшего у входа пса.
Я перешагиваю через огромное, метра два в длину будет, тело и в голове шевелится вялая мысль Жалко псяку то , но тут же куда-то исчезает.
Двор, справа длинная приземистая кухня, где светится окошко, слева высокое полукруглое крыльцо
