– У него был бриллиант! – выкрикнула я из последних сил. – Самый большой в мире бриллиант «Черный Монарх»! Но никто не знает, где он его хранил!
– «Черный Монарх»?!! – заорал Чеберда и еще больше склонился над водой. – Как ты сказала, рыба? «Черный Монарх»?! Этого не может быть! Этого быть не может! Это тот самый камень, который пропал ...
Договорить он не успел.
Самойленко вдруг вскочила, подошла к Чеберде сзади и со всей силы пихнула его в оттопыренный зад ногой. Банкир, нелепо взмахнув руками, полетел в воду. Еще в полете он заорал:
– А-а-а! Помогите! Я не умею плавать! Я этот лягушатник строил только для крутости, я панически боюсь воды-ы! Спасите! Катька!
Ростом он был гораздо ниже меня, поэтому нащупать ногами дно у него не получалось.
Барахтаясь, он уходил под воду, всплывал, хватал ртом воздух, опять уходил и снова всплывал, борясь из последних сил.
Я не понимала, что происходит. Вода была в миллиметре от моего носа, я могла еще дышать, высоко подняв голову.
– А на хрена ты мне сдался! – заорала Самойленко не «берегу». – Хрен старый! Теперь я знаю, что мне искать! С этим гребаным кикбоксером я и сама справлюсь! Он у меня заговори-и-ит! – Это было невероятно, но она пустилась в пляс, высоко задирая ноги и размахивая руками. – И «Черный Монарх» будет мой! Только мой! Я его продам, и буду жить припеваючи! Я уеду в Монако, куплю дворец и самую роскошную яхту в мире! У меня будут самые красивые мужики в мире! А еще я куплю театр и буду в нем петь!
– Ка-тя... я же... люблю... все ради тебя... помоги...
– «Черный Монарх» мой! Только мой! Я единственный ребенок Бубона! И ни с кем не буду делиться!
Эта тварь плясала и хохотала, а мы с Чебердой захлебывались, тонули, и сил уже не было бороться за жизнь, хватать этот спасительный воздух, удерживать гаснущее сознание...
Кажется, Чеберда уже не всплывал больше. Я втянула последнюю порцию воздуха и ушла с головой под воду...
«Эх, бабуля, могла бы и подсобить!..»
Длинные волосы залепили глаза. В легких оставалось еще чуть-чуть воздуха. Было не страшно, нет, – только немного противно, что здесь, в этой же самой воде тонет отвратительный, мерзкий тип Чеберда...
«Ты будешь счастлива, Аська!»
Кто это говорил?!
«Эх, бабуля...»
Чьи-то руки больно схватили меня поперек тела. Наручник на запястье дернулся и раскрылся.
Меня потащило наверх. Тело было легким и невесомым. Я улетала, возносилась, и это было приятно. Может, права бабка – там, на небе, не так уж и плохо?..
Прощай, Жуль!
Будь счастлив, Щит...
Какая-то сволочь на том свете била меня по щекам, давила на грудь и дышала рот в рот.
От возмущения я замычала.
И здесь домогаются, гады?!
– Жива! – сказал чей-то довольный голос и громко чихнул.
– Врете. Я умерла, и если вы перестанете меня тискать, мне будет совсем хорошо! – Оказалось, что на том свете очень даже можно поговорить. – Меня, пожалуйста, к бабушке определите. Хоть в ад, хоть в рай, мне все равно, только к бабушке!
– Ага, счас, – ехидно сказал знакомый до боли голос. – Подождет твоя бабушка лет семьдесят пять.
Меня снова звонко шлепнули по щеке и два раза надавили на грудь. От возмущения я открыла глаза. Нет, не открыла, – я их выпучила от обуявшего меня бешенства. Рядом, склонившись надо мной, сидел Щит. Он был мокрый, словно тюлень. Вода с него капала мне на лицо, шею и грудь.
– И ты здесь? – искренне удивилась я. – Бедная Лиза... Только меня все равно к бабушке!
– Аська, не валяй дурака! Не так уж много ты нахлебалась! – С этими словами Щит два раза резко надавил мне на грудь. Внутри у меня что-то хлюпнуло, и изо рта фонтаном выплеснулась вода.
– Нет, все-таки, много, – ловко увернувшись от струи, озадаченно сказал Щит и наклонился ко мне, чтобы вдохнуть очередную порцию воздуха мне в рот.
– Уйди, гад! – прошипела я и уперлась руками в его грудь. – И здесь от тебя спасения нет!
– Да где здесь-то? – не обиделся он на «гада».
– В раю! – самоуверенно заявила я и попыталась сесть. У меня это не получилось, я снова упала на спину и закрыла глаза.
– А-а-апчхи! – раздалось сбоку. – Господи, да тут же хлоркой воняет! Это смерть для меня! Чхи! Уводите, уводите арестованных! Быстрее! Нет такого бандита, который страшнее хлорки!
– А Педоренко-то здесь как очутился? Помер от анафилактического шока? – Я все-таки села и огляделась.
Рай был не рай!
Это был все тот же ад, вымощенный голубым кафелем. Рядом со мной поручни спускались в воду. Я сидела на краю бассейна, в котором только что утонула. Сквозь толщу воды были даже видны наручники, болтающиеся на скобе. А рядом, зажав нос платком, бегал аллергический следователь прокуратуры и что-то громко кричал.
Я незамедлительно грохнулась в обморок, и уже никакие шлепки не могли привести меня в чувство.
– Да не переживайте вы так, это у нее шок! – услышала я как сквозь вату молодой мужской голос.
Мне было жестко и неудобно лежать, да к тому же еще и подтрясывало, будто меня везли на машине. Я загадала: если открою глаза и опять окажусь на бортике возле бассейна – умру по-настоящему. Окончательно и бесповоротно.
Я открыла глаза и увидела, что действительно нахожусь в машине – в «Скорой», потому что кроме Дьяченко возле носилок сидел молодой врач и пытался иголкой попасть мне в вену. Возраст врача и его растерянные глаза говорили о том, что я чуть ли не первый пациент в его жизни.
Я решительно отдернула руку.
– Укольчик, – врач с недоумением смотрел то на шприц, то на меня.
– Да идите вы... – я с душой послала его туда, куда никого в жизни не посылала.
– Ого! – удивился мокрый Дьяченко.
– Это у нее шок, – повторил молодой врач и растерянно огляделся, куда бы положить шприц, наполненный лекарством.
Неожиданно Дьяченко побледнел, закатил глаза и начал заваливаться на бок.
– Эй! – Я подскочила с носилок. – Что это с ним?!
Через минуту мы с Щитом поменялись местами: он лежал на носилках, врач целился ему в вену иглой, а я сидела с ним рядом и тряслась от озноба, обхватив себя руками за плечи.
– Шок! – озвучил врач, единственный известный ему диагноз. Он попал-таки в вену иглой и надавил на поршень.
Дьяченко открыл глаза и счастливо улыбнулся.
– Ой, что это вы мне такое хорошее укололи? – мечтательно спросил он.
– Все равно не достанете, – вздохнул врач и убрал шприц в чемоданчик. – А чего это вы оба такие мокрые? – поинтересовался он.
– В б-бассейне купались, – стуча зубами, ответила я.
– А-а! Странно. Меня вроде на огнестрел вызывали. Говорили, разборки бандитские.
– Кто говорил?
– Понимаете, – приподнялся с носилок Дьяченко, – там, в доме, действительно было все очень
