– Здорово, ангел мой, – вдруг пропела она, – ты когда сегодня освободишься?
– Ты переигрываешь, – прошипел я, от злости чуть не укусив серебристую трубку.
– А, это ты, – старательно сыграла она разочарование.
– Ты зачем приходила сегодня?
– Я?! Да просто ехала мимо, смотрю, твой коттедж не закрыт, замок не висит, швейцар не стоит, а ты по времени уже должен быть в школе. Думала у тебя опять утренний приступ забывчивости.
– У меня там нечего брать, – сказал я и понял, что не должен был звонить. Теперь счет стал не в мою пользу.
– Не скажи, – усмехнулась она и отсоединилась. Она набрала себе кучу очков тем, что первая отсоединилась. От злости я швырнул трубу на пол.
«Не скажи», усмехнулась она.
Она одна знала, что в сарае есть тайник и в тайнике лежит «ствол». Она одна знала, что, разгребая свои прежние делишки, я не смог, не захотел от него избавиться, и предпочел хранить оружие под половицей у изголовья лежака, чем превратиться в до конца законопослушного гражданина и учителя. Сейчас пойду и навешу на сарай амбарный замок. Мне все надоели. Я устал. Как Ильич.
Я наклонился и стал разыскивать на полу телефон. Я хотел рассмотреть его останки, чтобы с зарплаты купить Ильичу такой же. Ну, или с пяти зарплат. Телефона нигде не было, и я заглянул под батарею. Там лежала пустая пластиковая бутылка, в каких продают минералку. Я вытащил ее, еще больше свирепея от злости на засранцев-учеников и лентяек-уборщиц. Я хотел швырнуть бутылку в урну, но заметил, что это странная какая-то бутылка. У нее было срезано дно и вместо него внутрь вставлен полиэтиленовый мешок, к мешку привязан шнурок, горлышко вместо пробки запечатывал наперсток. Это была какая-то приспособа: бутылка воняла гарью, была закопчена, видно было, что ей пользовались совсем недавно. Ничего хорошего эта находка означать не могла.
В моей школе не курят, в моей школе не пьют – это культ, это стиль, это образ жизни, примером которого стал я сам. Когда я понял, что дети – и старшие и младшие, смотрят мне в рот и во всем подражают, я завязал с вредными привычками. Я бросил курить, я не пью даже пива, я своим примером доказал, что сильному и свободному человеку не нужны никакие допинги. И они мне поверили.
И вдруг – эта бутылка.
Я понюхал ее, запах резкий, сладковатый, я не знаток, но, кажется, так пахнет травка. От злости я ударил кулаком в кафельную стенку, чуть не сломал пальцы и выскочил из туалета, забыв про телефон. Я помчался к Ильичу, словно сзади меня подгоняли палками.
– Это что? – сунул я ему под нос сооружение.
Он сфокусировал на нем взгляд и прилежно ответил:
– Бутылка. С мешком и наперстком.
– Я вижу, что это не флакон духов. Что это?! – чуть не заорал я.
– Не знаю, – пожал плечами Ильич. – Бутылка. Не духи, конечно, но... тоже воняет. Где ты ее взял, Петька?
Я дернул за шнурок, полиэтиленовый пакет с шумом выскочил наружу.
– Да не переживай ты так, – махнул рукой расслабленный Ильич. – Ты где работаешь? В школе. Этим уродам чего только в голову не взбредет. Если бы я на все так реагировал, то сдох бы давно. Выбрось и забудь!
Я развернулся и пошел из кабинета.
– Эй, Петька, а мой телефон?
– Я не Петька! – заорал я, хлопнул дверью, и пошел в туалет искать телефон.
Только я в школе мог так разговаривать с директором. Особенно он зауважал меня, когда я из Дроздова превратился в Сазонова. Я особо не стал объяснять ему подробности превращения, и, по-моему, он сделал вывод, что я ни больше ни меньше – тайный агент, и со мной лучше дружить.
Я на карачках облазил весь сортир, подключил двух пацанов, но мобильника так и не нашел. Видно, его прикарманил тот, кто зашел в туалет сразу после меня.
– Это что? – сунул я бутылку под нос двум восьмиклассникам, помогавшим мне искать телефон.
– Бутылка, – честно глядя мне в глаза, сказали хором они. – С мешком и наперстком.
Я треснул бутылкой себе по коленке и ушел. Пропавший мобильник меня волновал меньше, чем эта вонючая бутылка. Кто-то бросил мне вызов, а я понятия не имею, кто, и даже не могу разобраться в этих гнусных приспособах. Прозвенел звонок, но у меня было «окно». Я нашел на первом этаже пустое ведро, налил в него воды и пошел в сарай.
Возлюбленный ползал в углу, в руках у него была рулетка, он что-то вымерял.
– Слышишь, брат, – сказал он, когда я зашел, – ты так и не сказал как тебя зовут.
– Глеб Сазонов, – я поставил ведро около умывальника. – Помойся, там под столом таз есть.
Женька криво улыбнулся разбитым ртом.
– Я тут это, печку тебе положу, а то с буржуйкой – это не жизнь.
– Это что? – я поднес к его чуть приоткрытому глазу бутылку.
Женька посмотрел на нее внимательно и серьезно, словно сразу понял всю важность задачи.
– Бутылка. С мешком и наперстком.
– Ясно. Я закрою тебя на замок снаружи, а то вся школа всполошилась, что мой коттедж не закрыт.
Женька кивнул, я вышел и навесил снаружи тяжелый замок, но закрывать его не стал, просто пристроил скобу так, чтобы он выглядел как закрытый.
Честно говоря, я думал Женька знает всю изнанку жизни, а то, что бутылка из этой области, я не сомневался.
Из учительской я позвонил в инспекцию по делам несовершеннолетних.
– Грачевскую, пожалуйста, – попросил я дежурную.
– По школам, – отрезала она.
Это означало, что Ритка может появиться в школе с минуты на минуту, а может и к вечеру. Это означало, что ответ на свой вопрос я получу не прямо сейчас. От злости и беспомощности я размахнулся и швырнул бутылку в угол. Она, ударившись об стенку, сделала два бодрых скачка, и закрутилась в центре учительской, будто ей решили поиграть в бутылочку.
Дверь открылась, зашла Марина. Видимо, у нее тоже было «окно», и она не прочь была снова оказаться со мной наедине.
– Ой, – округлила она красивые глазки, – бутылочка! С мешком!
– И наперстком, – закончил я за нее. Мне надоело радоваться чужой наблюдательности.
– А зачем? – спросила она.
Глупо было надеяться, что учительница музыки и рисования знает то, чего не знает Женька Возлюбленный. Ничего не ответив, я вышел из учительской. Если честно, я боялся нахамить Марине. Марина не виновата в том, что она смазливая блондинка, а у меня стойкая аллергия на смазливых блондинок. Вот только Беда этому не верит.
В пустынном коридоре меня осенило, что за бутылкой, судя по тому, как она любовно изготовлена, должен кто-то прийти. Идея посидеть в засаде мне не понравилась, но, похоже, это был единственный способ установить хозяина загадочного устройства. Я направился к туалету, размышляя о том, явится изобретатель за своим шедевром или нет. Я так погрузился в проблему, что поймал себя на том, что бормочу под нос как городской сумасшедший. В конце концов, я решил: это глупость – сидеть в засаде, да еще во время урока, и зашел в сортир по прямому назначению.
Когда я собирался выйти из кабинки, скрипнула дверь. Я понял, что в туалет зашел кто-то еще. Я вскочил на унитаз, чтобы внизу, из-за перегородки не было видно моих ног, и проклял свою инициативу по поводу добротного ремонта школьных туалетов: в пластиковой кабинке и мечтать не приходилось о щелях, у меня не было ни малейшего шанса подсмотреть, кто это зашел, и что он будет делать.
Их было двое.
– Ну, – сказал один голосом Игоря Грибанова из мужского одиннадцатого «в» класса, – давай!
– Слушай, – кому принадлежал второй голос, я не смог определить, средненький такой был голосок – никакой, – ты это, подожди до завтра, завтра все сразу принесу.
– Сколько ждать-то можно? В долг не дам.
