Под дерматином обнаружился желтый поролон.
– Не Пе-тров, а Пи-тров, с ударением на первый слог! – радостно засмеялся Петр Петрович и поправил очень мятый галстук. – Мой дедушка был болгарин.
Как будто мне было дело до его дедушки!
– Меня зовут Глеб Сергеевич Сазонов, – с трудом выдавил я из себя, ладонью прикрывая желтое пятно на кресле.
– Ах, черт! – Петр Петрович хлопнул себя по лбу так, как на занятиях по актерскому мастерству изображают прозрение. – Мне же говорили, что у вас два имени! Просто я забыл, какое из них настоящее.
Это меня окончательно добило, ладони взмокли и прилипли к креслу. Скорее всего, этим тонким психологическим этюдом недоделанный болгарин хочет заставить меня рассказать историю обретения мною двух имен. Но он вдруг хлопнул в ладоши, воскликнул: «К делу! К делу!» и задал конкретный вопрос:
– Что вы можете сказать по факту обнаружения в школе трупа ученика одиннадцатого класса Игоря Грибанова?
Я так обрадовался такому повороту событий, что подробно выложил ему все: про бутылку, про разговор в туалете, про то, что закрывал и опечатывал тир и этому есть свидетель – Капа.
– Кстати, там ничего не пропало? – доброжелательно прервал он меня.
– Нет, я вместе с оперативниками заходил туда. Ничего не тронуто. Двенадцать пневматических винтовок и пять софт-пистолетов – все на месте. Впечатление, что в тир никто не заходил. Или не успел зайти.
Он кивнул, кивнул, и еще раз кивнул.
Я решил, что разговор закончен, отлепился от дерматина и встал.
Питров снова кивнул. Не успел я сделать и шага, как он весело, как у родного спросил:
– Вы влюблены?
От неожиданности я сам себе больно наступил на ногу. В голове одна за другой пронеслись догадки: кто-то видел, как я утром отцеплял Марину от якоря, кто-то видел, как я догонял Беду и пытался объясниться с ней, кто-то решил, что все это имеет отношение к делу и думает, что я причастен к убийству. Я с ужасом подумал, что Грибанов мог быть неравнодушен к Марине, а незамужняя Марина запросто могла заигрывать с Грибановым. Я впервые в жизни пожалел, что не прислушивался к сплетням в учительской.
– Вы влюблены?! – пристал ко мне с дурацким вопросом Питров, словно был ведущим телешоу.
– Что вы, – ляпнул я, – в моем возрасте у меня менее романтические потребности.
– И все-таки! Вы нежно относитесь к своему сожителю? – спросил Питров с доверительностью врача, который интересуется, какой у вас стул.
Я рухнул в дерматиновое кресло.
– К кому я нежно отношусь?
– Ну, ни для кого не секрет, – весело отмахнулся от моего недоумения Петр Петрович, – что вы недавно расстались с женой и живете с мужчиной. У вас бурные, сложные отношения. Сегодня он хотел от вас уйти, а вы носились за ним по школьному двору и кричали: «Вернись, возлюбленный!» Я не просто так вас об этом спрашиваю. Что за человек ваш возлюбленный? Можно ли ему доверять? Ведь он имеет свободный доступ в школу, а если у него нетрадиционная ориентация... сами понимаете!..
Он верещал, как канарейка по утру, которую можно заткнуть, только набросив на клетку черную тряпку.
– Это наши бабы вам пропели? – я выдернул из дырки в кресле кусок желтого поролона.
– Завуч, – он с интересом посмотрел на желтый кусок в моей руке. – Она утром водит внука в садик. Мимо школы. Случайно видела.
– Значит так, – я пульнул желтый ошметок в мусорное ведро, но не попал. Питров, не скрывая спортивного интереса, вздохнул разочарованно. – Возлюбленный – это фамилия. Я кричал не «вернись», а «ходи сюда». Это разные вещи.
Питров кивнул, соглашаясь, что это разные вещи.
– Это больной, пожилой человек, насколько я понял, без определенного места жительства. Ночью его избили подростки, и он спасся бегством, перемахнув через школьный забор. Он потерял сознание, и я не мог ему не помочь. Я оставил его переночевать, накормил, напоил, и разрешил остаться на некоторое время. Ему отбили почки, он еле ходит. Я ответил на ваш вопрос?
Питров поскучнел, и без лучезарной улыбки стало ясно, что он потрепанный жизнью человек, с не очень удавшейся карьерой.
– Его избили подростки из вашей школы? – неожиданно жестко спросил он.
– Не знаю, – честно признался я, встал и ушел.
Я лопатками чувствовал его насмешливый взгляд. Не такой уж он весельчак, этот мятый-перемятый Питров. Развел меня, как девчонку-наивницу.
Говорят: пришла беда, отворяй ворота.
В моем случае это звучит довольно двусмысленно, так как Беда для меня – имя собственное. Мне больше нравится выражение про черно-белые полосы. Если началась черная полоса, нужно покрепче сжать зубы и быть ко всему готовым.
Неприятности в тот день липли ко мне, как репьи на лохматого пса.
Едва я вышел от следователя, на меня налетел красный, как рак, Ильич.
Он менял окраску сегодня, как медуза в зависимости от цвета морского дна.
– Петька, жопа в подвале, жопа! Трубу прорвало! А там арендаторы-хераторы! Тренажеры как вся школа стоят. Вызывай аварийку! Там воды по колено! – кажется, шеф забыл про то, что жестоко на меня обиделся.
Я помчался вниз, преодолевая лестничные пролеты широким балетным шагом. Ильич за мной не последовал.
Внизу, у выхода, спиной ко мне, низко наклонившись, стояла Марина. Я удивился ракурсу, слегка притормозил, но вовремя заметил, что она не может отцепить руку от сапога: зацепилась якорем за молнию.
– Пришвартовалась? – крикнул я, ускоряясь.
Марина посмотрела на меня глазами бездомного котенка, которому неоткуда ждать помощи. Я не поддался.
– Горим! – зачем-то крикнул я, пробегая мимо.
Она поверила, бедняжка, и побежала, как стояла – запястьем прикованная к молнии сапога. Может быть, завтра она сменит украшение.
Я выбежал на улицу. Вход в подвал, в котором был оборудован тренажерный зал, был со двора. Профессиональные тренажеры стоили тысячи долларов, и ссориться с арендаторами было нельзя. Я открыл помещение, слава богу, там никого еще не было: тренировки начинались ближе к вечеру. Ильич не преувеличил, воды в зале было почти по колено. Я, закатав штаны и сняв ботинки, добрался до телефона – эти ребята организовали себе отдельную связь. Набирая аварийную службу, я поймал себя на том, что очень устал сегодня бегать и общаться со службами, у которых короткие номера телефонов и раздраженные непонятливые дежурные. И если убийство в школе – событие редкое, вопиющее, и из ряда вон..., то свищ в трубе целиком на совести Ильича. Только он знает, какую прорву денег перечисляют родители на якобы школьные нужды. На деньги эти можно проложить золотые трубы и украсить их изумрудами. Но у Ильича на очереди то установка джакузи в своей холостяцкой квартире («А ты знаешь, Петька, пузырьки эти очень даже щекотливые ребята, ха-ха-ха!»), то покупка ноутбука («Ужас, Петька, зашел случайно на порнушный сайт, теперь машина виснет, ну та-а-кого наприсылыли, ха-ха-ха!»), то недельный отдых в недешевом санатории («У меня, Петька, артрит, гастрит, отит, ринит, и ... дисплазия соединительной ткани!»).
Я нашел, откуда хлестала вода, отыскал два полиэтиленовых мешка, проволоку, и соорудил временный хомут, который кое-как продержался до приезда аварийки. Полчаса я носился с ведрами, черпая воду и спасая тренажеры, стоимость которых Ильичу не возместить, даже если он начнет продавать в школе воду
