Я, несмотря на холод, вспотел.
– И что, она вам не очень понравилась?
– Ну что вы! – Он радостно засмеялся. – Героическая личность! Из теплых краев вдруг переехать в Сибирь только за тем, чтобы учить детей! Чертовски благородно, особенно если учесть, что дедушка ваш – Сазон Сазонов внезапно разбогател! И вам кое-что обломилось.
Наверное, он имел в виду дом в Марбелье.
Я почувствовал, что вполне могу придушить этого весельчака Питрова, пусть к моим грехам прибавится еще один.
– Вы пришли рассказать мне обо мне? – Я постарался не орать.
– Не кричите, – поморщился Питров. – Я пришел спросить вас, что вы делали позавчера с девятнадцати до двадцати одного часа. Заметьте, без протокола пришел спросить.
Я подышал поглубже, представил сигарету, глубоко затянулся и расслабился. Я даже улыбнулся, представив его рожу, если я прямо сейчас, без протокола выложу напрямую, что тогда делал. Покурил ганджубаса из «ракеты», угнал машину у короля угонов Лехи Гона, вывел из ментовки через черный вход предполагаемого убийцу своего ученика, ушел от погони, отстреливаясь жирной самсой, а потом спрятался на квартире директора школы, отправив того ночевать к любовнице. Мне стало весело, но я вежливо, делая вид, что старательно вспоминаю, сказал:
– В это время я у своей гражданской жены Эллы Тягнибеды чаи гонял.
– Эллы Тягнибеды, – повторил Питров. – Она подтвердит?
– Запросто, – заверил я.
Он наконец-то разогнулся, но двинулся не к двери, а к пианино.
– Музицируете? – Петр Петрович открыл крышку и одним пальцем наиграл «Собачий вальс».
– Да нет, на дрова берегу.
– А вот с оружием, я слышал, вы хорошо обращаетесь!
– Раз слышали, значит, обращаюсь. Я, вообще-то, в армии служил.
– Ха-ха-ха! – заливисто рассмеялся Питров и пальцем наиграл «Марсельезу». – О вас хорошие отзывы!
– Здорово!
– Хочу узнать ваше мнение...
– О чем?
– Как вы думаете, почему выстрела никто не слышал?
– Я думаю потому, что в школе на момент убийства уже никого не было. Здание старое, стены толстые, с улицы могло быть не слышно. Ведь это случилось во время землетрясения – шум, гам, паника.
– Ну да, ну да, – он захлопнул крышку пианино. – Такое впечатление, что стихийное бедствие – главное действующее лицо в этом деле! – Он улыбнулся, натянул дешевые трикотажные перчатки и открыл дверь.
– Вы в курсе, что убийца сбежал?
– Весь город в курсе.
– И как вы тут живете? – искренне удивился он.
Я не стал отвечать. Я так понял, что разговор окончен, и он собрался уходить. Я так понял, что разговор не для протокола, и я могу не отвечать на вопросы, особенно не имеющие отношения к делу.
Не попрощавшись, Питров вышел. Не успел я расслабиться, как он снова зашел, и, выпуская клубы пара изо рта, сказал:
– А вы знаете, я думаю, это не Возлюбленный его убил.
Я не стал спрашивать, почему он так думает. Он сам сказал:
– Возлюбленный – простак, тюфяк, деревенщина. Откуда у него такое серьезное оружие? Но если бы даже оно было, почему он не стал палить там, где его избивали? И потом, если он убил, то почему не сбежал, не скрылся, не избавился от пистолета, а преспокойно сидел в сарае и дожидался ареста? Я думаю... И удрал он как-то странно. Ему кто-то помог.
– Землетрясение.
– А откуда вы знаете, что он удрал во время землетрясения? В прессе об этом молчок.
Я открыл рот, закрыл, решил, что мозгами у меня совсем беда, и если я окажусь за решеткой, то это будет закономерно и справедливо.
– Предположил, – сделал я нелепую попытку исправить положение.
– Жаль, что у вас нет заварки, я очень люблю крепкий чай! – Питров вздохнул и закрыл за собой дверь.
Как будто мне было дело до того, что он любит!
Я почувствовал, как пересохло во рту, взял бутылку с питьевой водой и поискал глазами стакан. Стакана не было. Я точно помнил, что он на столе стоял, но сейчас его не было. Наверное, у меня поехала крыша. Я напился прямо из бутылки.
Прежде чем поехать к Панасюку, я завез Рона в квартиру Ильича и накормил его. Мыть собаку было некогда, и грязная скотина оседлала диван, застеленный роскошным, дорогим покрывалом. Воспитывать его было бесполезно, поэтому я решил, что потом просто постираю накидушку: благо, на родительские «спонсорские» бытовую технику Ильич себе покупал самую навороченную, и его стиральная машина стирала все что угодно, нужно было только сухое положить и сухое достать.
Леша Гон жил на окраине. Но не в коттеджном поселке, как водится, а в новом элитном доме с двухэтажными квартирами. Кто додумался построить элитное жилье с видом на железную дорогу, я не знаю. Удивительнее то, что кто-то решился купить в этом доме за бешеные деньги квартиру. Но у богатых свои причуды.
Я был уверен: Гон каким-то образом вычислил, что Беда причастна к угону его машины и теперь она отдувается за нас двоих где-нибудь в плохо проветриваемом помещении. Она, конечно, героиня и не сдаст меня; будет маяться, молчать, пудрить мозги своим мучителям и ждать, когда я – благородный герой, приду, и, положив всех одним ударом, вынесу ее на руках из темницы. Впрочем, на руки она не дается. Говорит, что таскать девушку ростом метр восемьдесят смешно и неэстетично.
А если серьезно, то я уже задыхался от неизвестности и готов был зубами порвать этого Лешу, лишь бы узнать, где Беда и что с ней стряслось.
– У вас назначено? – спросил охранник, когда я сообщил ему, в какую квартиру иду.
– Гон будет рад меня видеть, – заверил я его.
– И все же я доложу, – схватился охранник за телефонную трубку, с неодобрением оглядев мой небогатый прикид. – Как вас представить?
Я сильно задумался. И как меня представить?
– Петр Дроздов, – воспользовался я своим вторым именем. – Который на машине катался и колесо проколол.
– Петр Дроздов, – невозмутимо повторил охранник в трубку, – который катался на машине и проколол колесо. – Проходите.
Я шагнул в лифт. В большом зеркале, призванном отражать холеных господ с лоснящимися лицами, появилась моя осунувшаяся физиономия с тяжелым взглядом исподлобья. Порепетировав приветливую улыбку и доброжелательный взгляд, я сказал себе: «Не верю!»
Дверь открыл молодой кореец, одетый во все черное. От неожиданности я забыл текст, который хотел сказать. Не то, чтобы я плохо отношусь к корейцам, но когда я их вижу, то всегда хочу хе. Я большой любитель специфической корейской кухни. Почувствовав, как рот наполнился слюной, я сказал:
– Отпустите ее. Это я угнал вашу машину.
Кореец за воротник куртки втянул меня в квартиру, и я позволил ему сделать это.
– Эй, Чен, – крикнул из комнаты голос Марлона Брандо, – тащи его сюда!
Я не стал дожидаться, когда Чен меня «потащит», и сам шагнул в огромное пространство гостиной, интерьер которой был исполнен из стекла и металла. В странном кресле с прозрачной спинкой сидел пожилой кореец с лицом, изъеденным оспой. Я некстати вспомнил о том, что в посуде, которой готовится хе,
