от крепости маринада облезает эмаль. Еще я подумал, глядя в это лицо, что Беде уже ничем не поможешь, а меня закатают в ковер и отвезут на ближайшую свалку.
– Это я угнал вашу машину, – сказал я пожилому корейцу, сообразив, что Леша Гон – это он.
– Странно, – сказал Леша Гон и замолчал.
Сзади меня, словно лакей, стоял Чен.
– Это получилось случайно, – как можно более смиренным тоном сказал я. – Моя «селедка» стояла в двух шагах...
– Странно не то, что ты ее угнал, а то, что рискнул в этом признаться.
Я понял, что убивать он меня будет не прямо сейчас, и быстренько выложил ему все: про «ракету», про ганджубас, про то, как я обкуренный перепутал машины и гонял по городу, отстреливаясь самсой от гайцов. Не рассказал я только про то, как вывел из ментовки Возлюбленного, Я решил, что к делу это не относится.
Честно говоря, я думал, что Гона эта история повеселит, но он ни разу не улыбнулся, и смотрел глазами-щелками куда-то мимо меня.
– Отпустите ее, – попросил я.
– Кого?
– Элку. Мою жену. Она наверняка строит из себя героиню и молчит.
– Ты не похож на учителя. – Его манера вести разговор, не обращая внимания на реплики собеседника, стала меня раздражать.
– Я служил в десантных войсках, если вы имеете в виду мой рост и телосложение.
– Вот с этого и надо было начинать. – Он крутанулся на своем странном прозрачном кресле и оказался ко мне спиной. Глядя в черный затылок Гона, я с тоской подумал о том, что корейцы в большинстве своем люди скромные, трудолюбивые, тонкие, детей своих музыке учат...
Перед Гоном зияло окно с черным небом за стеклом. Квартира была на последнем этаже, и штор в этом сумасшедшем интерьере почему-то не предполагалось. Наверное, Гон любил вечерком посидеть и полюбоваться на звезды, потому что в огромной комнате не было ничего, на чем можно было задержать взгляд – ни картин, ни фотографий, ни даже телевизора, только огромный черный квадрат окна.
– Ты не машину у меня украл, – сказал наконец Гон своим глухим, странным голосом. – Ты репутацию у меня украл.
Я почувствовал, как парень в черном за моей спиной напрягся.
– Я отстегнул немалую сумму, чтобы дело в ГАИ замяли, но знаю, они смеются у меня за спиной. У Гона угнали машину! Да ты знаешь, кто я такой?! – Он резко развернулся на своем кресле ко мне лицом. Я усиленно закивал головой и некстати подумал о том, что все стекла в этой гостиной, наверное, пуленепробиваемые, включая это странное кресло...
– Я только сегодня узнал, – торопливо поправился я, – а когда... угонял, не знал. Я не так давно в этом городе.
– Дай документы, – приказал Гон, и я протянул ему паспорт. Он поизучал с минуту его и вернул. – Похоже, ты, и правда, не местный. Прописки нет.
– Отпустите ее! – Мне надоело быть просителем и извиняющимся. В теле появился знакомый зуд, который появляется у меня перед тем, как тело независимо от мозгов начинает махать кулаками. Их тут двое. Всего двое. Этот Гон стар, худ, немощен, кажется, он инвалид и еле передвигается, поэтому ездит на кресле с колесиками, как паралитик.
– Ну что мне с тобой делать? – спросил Гон тоном Господа Бога. Похоже, ему эта роль доставалась чаще, чем мне. «Это мне что с тобой делать», подумал я про себя, а вслух сказал:
– Денег у меня нет.
Я думал Гон захохочет, ведь пошутил я! Но он даже не улыбнулся, он не умел веселиться. Или мои шутки не понимает никто?
– А я за свою репутацию деньгами и не возьму.
– А чем, натурой что ли? – снова попытался я пошутить.
– Типа того. Ты сделаешь для меня кое-что.
– Смотря что.
– Выбора у тебя нет.
– Выбор всегда есть.
– Не хорохорься, учитель. Ты провинился, и думаю, не очень хочешь перед судом отвечать как наркоман, угонщик и пр.
Он так и сказал «пр», наверное, неважно знал русский язык.
– Что нужно сделать?
– Другой разговор. Съездишь на вокзал, заберешь из камеры хранения кейс и привезешь его сюда.
– Что в кейсе?
– Ты ведешь себя глупо.
– Я сделаю все, но сначала вы ее отпустите.
– В этой игре я говорю, кто и что должен сделать сначала. Ты привезешь сюда кейс, а потом мы поговорим о твоей проблеме.
– Номер и код ячейки.
Гон назвал незатейливую комбинацию цифр. Я повторил ее в уме, ощущая себя полным ничтожеством. Самое невыносимое – быть марионеткой. Глупой, послушной, без права на выбор. У меня опять кулаки зачесались, но я вспомнил про Элку, которая, наверное, сутки не ела, и самое страшное – не курила.
– Действуй, – слегка оживился Гон. – Задача ясна? Найдешь пятьсот вторую ячейку, заберешь чемоданчик и постараешься живым и невредимым доставить его мне. Впрочем, твое здоровье меня не волнует. Главное, чтобы кейс был целый.
Значит, заполучить этот кейс много охотников, ячейку, скорее всего, пасут. Мне опять придется побегать, попрыгать, а может, и пострелять.
– У меня нет оружия, – сказал я Гону.
– Я тоже законопослушный гражданин! – поднял Гон вверх свои короткие широкие брови.
– Понял, отстал. Мне нужно два часа.
– Полтора, – отрезал Гон и опять одним движением развернулся на кресле спиной ко мне. Я повернулся и пошел к двери.
Когда я вижу корейцев, я всегда хочу хе.
До вокзала я долетел за тридцать минут. Вокзал находился почти в центре, и проспект, который вел к нему, недавно отремонтировали. Я гнал под сто двадцать – предельная скорость, на которую способна моя «селедка» – рискуя нарваться на гайцов. Был гололед – обычное для Сибири явление, и встречные машины, завидев меня, заметно сбавляли скорость и пугливо прижимались к обочине.
«Аудюху» я припарковал максимально близко к зданию, потратив десять минут на ожидание, пока огромный джипяра не освободит облюбованное мною место.
Вокзал жил своей жизнью: толпы у касс и большого справочного табло, гулкий голос диспетчера, приглашающий на посадку. Я огляделся, принюхался – особый тут запах, запах отъезда, перемен и... опасности. Я решил, что, наверное, не прочь сгонять на недельку в Марбелью и посмотреть, что за дом мне там принадлежит; я решил, что, наверное, даже не прочь сгонять туда с Элкой, пусть и она посмотрит...
В камеру хранения путь лежал через зал игровых автоматов. Двое крепких парней, увлеченных игрой, при моем появлении переглянулись. Я не стал их радовать своим маршрутом, и, отыскав в кармане горсть мелочи, тоже уселся за автомат. Парни расслабились и переключили внимание на яркие экраны, где светились не очень понятные мне комбинации. Я просидел меньше минуты и, убедившись, что никому не интересен, метнулся туда, куда шел.
Мне повезло: никто не прятал и не забирал свои чемоданы. Длинные ряды безликих ячеек навевали мысли о самоубийстве. Какой кретин придумал эту систему? Я почувствовал себя принцем-придурком, вынужденным среди тучи одинаковых голубиц опознать свою красавицу-принцессу. Я пошел между рядами, отыскивая нужный мне номер. Трехсотый, триста первый, и вдруг – шестьсот второй. Я развернулся и пошел обратно. Сотый, сто первый... В помещении было душно. Тысяча двести двадцать второй! Цифры поплыли
