– Ты умеешь говорить с такими людьми!
– Нет!
Я развернулся и пошел к машине.
– Глеб!
– Нет!
Если он останется жив, то вряд ли снова захочет затеять какую-нибудь авантюру.
Элка стояла у моей «аудюхи». В руках она держала мою куртку и свою дубленку. Непостижимым образом она успела избавиться от униформы медсестры, и была в своих джинсах и свитере.
– Ты сбежала, – усмехнулся я.
– Я?! Мне просто стало противно смотреть, как ты прижимаешься к этой... Марине. Я пошла в гардероб и забрала нашу одежду.
Усевшись за руль, я спросил для приличия:
– Поедешь со мной?
– Я на машине. – Она развернулась и пошла, на ходу надевая дубленку.
От досады я кулаками долбанул по рулю.
Не мир, не война.
Будем считать это хэппи-эндом.
Мы встретились с Бедой у дверей ее квартиры. Я заехал за Роном, но все равно почему-то успел к тому моменту, когда она ковырялась ключами в замке. Посмотрев на меня, Беда победно усмехнулась, и, наверное, записала очко в свою пользу. Я не стал объяснять ей, что имею право видеть Сазона, раз уж он приехал и поселился у нее в доме.
Мы вместе шагнули в темный коридор.
– Это не дом, – вздохнула Элка. – Это терем-теремок какой-то! Эй, кто в тереме живет?!
– Я, мышка-норушка, – тихо сказал Сазон и вышел из комнаты на четвереньках.
– Дед, ты надел слуховой аппарат! – удивился я.
– Ага. Я тут подумал, хер с ней, с потенцией! Мне все равно никто не... Я лучше волосы себе на темечке наращу. Шансов больше будет.
– Больше, – засмеялась Элка. – А почему ты на карачках?
– Выпили мы. Вроде голова светлая, а стены трещат, пол качается! Да мы все тут на четырех ходим, так удобнее.
– Это землетряс, дед! – пояснил я.
– Да?! В Сибири? – Сазон попытался встать на ноги, но не удержался и снова рухнул на четвереньки.
Из кухни вышел Возлюбленный.
– У кого землетряс, а у кого «Иммуномодулятор»! Крепкое лекарство, все в лежку, даже дамы. Я меньше всех выпил – за тобой побежал.
– Ты как тут раньше нас очутился? – удивился я.
– Так тачку поймал, за скорость доплатил. Мне с тем веселым дядькой прокурорского вида неохота было встречаться!
Всю ночь мы с Элкой проговорили на кухне. Я научился топить камин, и признал, что штука это отличная, даже если находится на шести метрах пространства, а не в просторной гостиной. Беда пила кофе, курила, снова пила кофе и снова курила.
– Что ты собираешься делать с кейсом? – пытала она меня, щурясь в сизой завесе дыма.
Я молчал, пожимал плечами и подкладывал в камин дрова. Она злилась, ломала в пепельнице сигарету, закуривала новую, и снова пытала:
– Скажи, что ты будешь с ним делать?
– Если тебе нужны скандальные разоблачения, – не выдержал я, – поищи другой материал. Бороться с «откатами» со страниц криминальной газеты – глупо. Тебя раздавят, как муху. Я этого не хочу.
– Когда сведения будут опубликованы, да еще с конкретными примерами и доказательствами, – начала она, но я перебил:
– Не будь дурой. Тебя раздавят просто так, чтобы другим неповадно было. Они... принципиальные ребята!
– Из-за таких трусов как ты, в нашей стране никогда не будет честного бизнеса.
Я промолчал. Мне вдруг в голову пришла неплохая идея.
– Ты хочешь искать правду, – сказал я Беде, – а я хочу спасти человека.
– В смысле? – Она помахала рукой перед своим носом, разгоняя сигаретный дым.
– Я отдам содержимое чемодана страховой компании «Эталон». За это они оставят в покое Троцкого.
– Ты думаешь, Ильич это заслужил? – задумчиво спросила Беда.
– Конечно, нет. Но он же человек все-таки! Маленький, жалкий, хитрый человечек. Который всегда хочет больше, чем может.
– Скажи еще, что он добрый, – усмехнулась Беда.
– Не злой, – не стал я ее разочаровывать.
– А что ты будешь делать, когда Гон очухается и потребует у тебя чемодан?
– Вот когда очухается и потребует, тогда и буду решать.
– Ладно, черт с тобой. Спасай Ильича. А я забабахаю статейку о некой секретной группе ликвидаторов. Нет, каково название, а?!! – она потрясла над головой худым кулаком.
Я так удивился ее сговорчивости, что помешал дрова в камине рукой.
Любая история заслуживает эпилога.
Ильич вдруг действительно заболел и попал в отделение кардиологии в предынфарктном состоянии. Это укрепило мою решимость поговорить с принципиальными ребятами из фирмы «Эталон». Я связался со службой безопасности «Эталона» и без проблем объяснил, кто я и чего хочу. Принципиальные ребята сильно возбудились от моего предложения, и мы заключили джентльменское соглашение: они забывают, кто такой Троцкий, а я называю им номер ячейки камеры хранения на вокзале, где будет храниться кейс с компроматом на крупнейшие страховые компании города. И пусть они делают с ним, что хотят.
Марина находится под следствием. Ее вина доказана по всем эпизодам и, как водится в таких случаях, она отсидит за все и за всех, потому что не знает ни имени заказчика, ни имени своего Куратора.
Конечно, я намекнул Питрову на допросах, что службы безопасности некоторых фирм сильно смахивают на организованные преступные группировки, но ... все это недоказуемо.
С Петром Петровичем я почти подружился за время долгих бесед. Сначала я нервничал и хамил ему, особенно когда он называл меня «дружище», но потом расслабился и научился даже получать удовольствие от словесных перепалок. Вскоре наши разговоры и вовсе приняли частный характер и стали происходить на Элкиной кухне. Сазон дал отведать Питрову «лекарства от всего» и Петр Петрович вместе со всеми запел про Бричмулу. Он тоже оказался поклонником бардовской песни. Такое родство душ пошло мне на пользу. Питров так и не смог доказать, что «Макаров» принадлежит мне, вернее, он не очень старался. Как-то вечерком он сказал мне, что нельзя садить за ерунду такие ценные кадры, как я, а то учить детей будет некому. Дело о побеге Возлюбленного тоже замяли, нельзя же привлекать к ответственности человека, который пообещал тебе сделать лучший в городе камин. Элка вздыхала и говорила, что зря Салима не захватила с собой еще одну подружку, а то Питров остался «неохваченный». Зачахнет мужик без женской заботы, без конца повторяла Элка и предлагала ему познакомиться с Ленкой. Питров смущался, но от Ленки наотрез отказывался.
Дора Гордеевна обходит меня стороной. Лилька говорит, что она «вынашивает планы». Пусть вынашивает, я не Ильич, и меня трудно поймать на такую туфту, как липовое письмо из районо.
Внезапно, перед самыми каникулами из Твери вернулась баба Капа и приступила в школе к своим обязанностям.
