направился в кают-компанию, на подходе к которой услышал возбужденные голоса. Еще на дальних подходах к месту назначения я отчетливо услышал их беседу, посвященную тонким кулинарным вопросам. Разговор шел на повышенных тонах по-русски и периодически сопровождался грохотом падающего кухонного инвентаря. Последняя услышанная мной фраза звучала так:
– Я – князь, а ты, вообще, и не грузин даже!
При моем появлении оба замолчали и принялись подчеркнуто не замечать присутствия друг друга, что, правда, не помешало им принять несколько пачек курева и милостиво даровать мне право на беспрепятственный прием пищи в любое удобное время. Обретенным правом я с успехом пользовался по мере желания и настроения, с удовольствием общался с гостеприимными кавказцами, но так и не сумел разобраться в причине их конфликта. В течение последующих нескольких дней наши коки не обменялись ни словом, что, однако, совершенно не препятствовало производству ими вкуснейших блюд при минимуме исходных продуктов.
***
Утро четвертого дня нахождения в N-й точке застало нас с командиром и Андреем на мостике за чтением только что полученной директивы, содержание которой было более чем странным. Указания сводились к тому, что испытание техники, которую я сопровождал, надлежало проводить здесь же, на посыльном судне. Командиру при этом предписывалось оказывать мне всестороннюю помощь, а «флажку» – принять организационные меры для обеспечения успеха операции. Явно недовольные содержанием полученного приказа, мы заговорили одновременно, не слушая друг друга, каждый о своем, но все вместе о том, что задача невыполнима.
– У меня моторесурс кончается через неделю, запасов только на обратный путь и жена – в роддоме, – жаловался командир.
– Где все раскрепить, куда подключиться, чем заземлиться? Откель взять операторов? – задавался я вопросами и отчаивался, не находя ответов.
– А я вообще не при чем, не по моей это специальности, и провались оно в тартарары, – ругался «флажок» и был совершенно прав.
Немного остыв, мы изложили не менее восемнадцати причин, препятствующих выполнению задачи, и командир уже было направился в рубку на связь с руководством, когда Андрей задержал его.
– А если нас не послушают и пошлют подальше далекого? Давайте попробуем рассмотреть худший вариант и дернем хоть что-нибудь с эскадры для поддержки штанов, поторгуемся, – предложил он.
Покумекав еще минут десять, мы почувствовали себя готовыми к самым различным вариантам дальнейшего развития событий, которые в итоге подтвердили дальновидность «флажка». Отбиться не удалось, но временный статус особого исследовательского корабля с правом получения в течение полутора месяцев автономного пайка, включающего вино, воблу, шоколад и массу других дефицитов, мы получили. Директива пришла на редкость быстро – через три дня. Мою инициативу о временном переименовании ПС (посыльное судно) в ПИС (поисково-исследовательское судно) отвергли, видимо, по причине неблагозвучия, однако я вполне удовлетворился ролью начальника экспедиции, которая, правда, в дальнейшем периодически оспаривалась Андреем.
Несколько дней мы с ним активно суетились, преодолевая объективные трудности и собственную бестолковость, но в конце концов развернули технику, и работа, к всеобщему удивлению, пошла. Командир нам ни в чем не отказывал, выделил в наше распоряжение мичмана и трех наиболее сообразительных матросов, но старательно держался подальше от железа и в дела наши не вмешивался. Это его поведение и удивительно обильный и богатый корм, вдруг появившийся на камбузе, натолкнули кое-кого на мысль, что техника наша или сама радиоактивна, или излучает что-то непотребное. Так кормить, решили матросы, могут только в условиях повышенного или смертельного риска. Слух распространился мгновенно, благодаря чему нашей работе никто не мешал и все проходы по судну при нашем передвижении стремительно освобождались.
Мнение команды, судя по всему, разделял и командир – наш ровесник, который уже два года командовал этой посудиной. Согласно Букве Устава и за пределами наших территориальных вод он являл собой и правительство, и суд, и ЗАГС, а единственной его заботой было сохранение вверенного плавсредства за доблестным Военно-Морским Флотом и интенсивная борьба с периодически возникающими слухами о планируемой передаче судна гражданской команде. Для сохранения нынешнего статуса корабля он еще четыре месяца назад выклянчил, выписал и установил на надстройке скорострельный пулемет, ставший, по его мнению, решающим аргументом в героическом противодействии интригам: согласно действующим правилам, командовать столь грозно вооруженным пароходом никак не полагалось штатскому капитану. После установки пулемета судно приобрело очень даже военный вид, а командир страшно гордился тем, что оборудовал в трюме почти настоящий артпогреб для хранения боезапаса пулемета и пары допотопных пистолетов ТТ. Гордился и любовно называл эту конуру арсеналом.
На судне должности старпома не было, но была штатная «клетка» помощника, которую занимал некий лейтенант. Теоретически он отвечал за все, но стоило обратиться к нему с любым, даже самым безобидным, вопросам, как он отвечал, что является призванным с гражданки трехгодичником, и настойчиво отсылал нас к боцману.
Кстати говоря, командиру этот лейтенант достался в качестве «нагрузки» – своего рода неизбежного приложения к пулемету, и все время похода оставался предметом смутного командирского желания всерьез им заняться. В спокойной, так сказать, не наталкивающей на дурные мысли обстановке.
***
За месяц активной работы аппаратуры была собрана гора всяких распечаток и графиков, которые необходимо было систематизировать и готовить для отчета. Занятие это требовало известной сосредоточенности, достичь которой никак не удавалось. Помог, как это часто бывает, случай. Разгребая свое барахло, я наткнулся на курительную трубку и пачку «Моряка». Забыв о недавней неприязни к табаку, я с удовольствием задымил и, как мне тогда представлялось, под влиянием никотина нашел решение одной из стоящих передо мной проблем. На запах явился «флажок», потребовавший поделиться дымом: табачные запасы у корабельных курильщиков подходили к концу.
В ходе очередной заправки водой и топливом нам перекинули мешок с почтой, но табака нашлось всего ничего. Оказалось в почте письмишко и для меня. Послание было от старого приятеля и сослуживца каплея Дениса Силина и начиналось оно просто и элегантно: «Привет! Не злись». Из дальнейшего повествования следовало, что после возвращения из очередной экспедиции Денис не досчитался одного изделия под индексом «ОО-2700-у-ЭЗ».
«Наверняка мичмана в гараж уперли, – сообщал он и ставил меня в совершенно дурацкое положение: – Я включил уже эту хренотень в перечень вывезенной тобой аппаратуры. Поставил росчерк за тебя очень похоже. Прости. Постарайся как-нибудь ее списать на шторм и прочее, иначе раздадут кучу фитилей сверху донизу. Изделие на матучете. С меня – банкет. Мысленно с тобой. Сид».
Даже троекратное прочтение письма оставило без ответа массу вопросов. Во-первых, что это за изделие с таким хитрым зашифрованным названием? Ничего подобного вспомнить не удавалось. Во-вторых, какая польза от него мичманам в гаражах? В-третьих, где взять шторм? Мы уже больше месяца искали бури для штормовых испытаний приборов, но, как назло, вокруг царил полный штиль.
– Не нравятся мне эти нули в начале индекса, – сказал «флажок», прочитав текст, – похоже, что штука шибко секретная. Случись чего – по головке не погладят. Такую глюковину мало волной за борт скинуть, ее надо вообще по ветру, как пепел, развеять.
Я попытался уверить Андрея, что ничего секретного Денису доверить не могли по причине его природного разгильдяйства, хотя сам в этом был не слишком уверен.
После длительных размышлений и детального обсуждения мы решили, что выходом из создавшегося положения могла бы стать выписка из вахтенного журнала, которая должна свидетельствовать о полной деформации сорванного с креплений в штормовой обстановке изделия. В обязательном порядке надлежало также сделать запись о его разрушении и разрыве на отдельные части с затоплением бесформенных обломков в забортном пространстве на километровой глубине.
– Все бы вам в мой журнал какую-нибудь белиберду записывать, – произнес командир, не слишком высоко оценив наше творчество. – Вон, в прошлом году отвозил я с эскадры группу ответственных работников из промышленности, кажется, из Минсудпрома. Вот у них, как в моем журнале справедливо
