свечей.
Мама внезапно отвернулась от сияющего личика дочери. У неё тоже дрожали руки, ей даже пришлось поставить корзинку на стол. Потом она подвинула цветок в горшке — подарок Руди. На его место мама поставила зелёную с золотом корзинку Анны, а внутрь корзинки — цветок. Простенького горшка больше не было видно, и цветок засиял, ещё прекрасней, чем раньше.
Пока мама устраивала цветок и корзинку, никто в комнате не шевельнулся и не проронил ни звука. Мама сама в конце концов нарушила молчание. Глядя на корзинку и цветок, она сдавленно произнесла:
— Как же слепа я была всё это время. Доктору Шумахеру следовало прописать очки мне!
Для Анны мамины слова не имели ни малейшего смысла. У мамы прекрасное зрение. Остальные четверо детей тоже недоумевали, но папа тут же отозвался:
— Не только ты, Клара, мы все оказались слепы.
Прежде чем кто-либо сообразил, о чём они говорят, мама обернулась и поймала Анну в объятия так быстро, что девочка не успела увернуться. Она крепко прижала дочку к себе.
— Сегодня… сегодня ты моя самая-рассамая дорогая детка.
Мама знала, Анна ненавидит слезы и всякие нежности, но не могла удержаться, да это сегодня и не имело значения. Она всё крепче обнимала девочку, будто стараясь вложить в объятие всю недополученную Анной ласку — как часто вместо того, чтобы утешать дочь, она обижала её!
Анна попыталась вывернуться из объятий.
Так вот как это бывает! Когда всё сияет и такая теплота внутри и снаружи, а вместе с тем что-то всё равно неправильно, ведь остальные в этом не участвуют.
'Руди наверняка не по вкусу цветок в моей корзинке'.
Она вспомнила, как Гретхен предложила что-нибудь связать, как будто от неё, Анны, и вдруг поняла, что сестра хотела сделать ей приятное.
А близнецы… каково им? Они маме вообще ничего не подарили.
— Не надо, мама, — бормотала девочка, стараясь освободиться.
Тут заговорил Руди, громко и зло:
— Ей, должно быть, кто-то помогал.
Две старшие сестры тут же согласно кивнули.
— Анна никак не могла сделать сама, — вторил старшему брату Фриц. — Она просто не способна на такое.
Папа внезапно вскочил на ноги. Он будто навис над ними и казался ещё выше, чем всегда.
Но всё же первой заговорила Анна:
— Ты прав, конечно, мне помогали.
Она оторвалась от матери и стояла теперь лицом к лицу с братьями и сестрами. Голос девочки, ещё минуту назад такой высокий и звонкий, теперь погас и звучал чуть ли не хрипло. Она продолжала объяснять, как произошло это чудо.
— Всё затеяла мисс Уильямс, она показала нам, как начать. Доктор Шумахер купил прутья и всё остальное. Еще кто-то покрасил готовые корзинки.
Тут она снова задрала подбородок.
— Но всё плетение я сделала сама, безо всякой помощи.
Папа, словно не слыша её слов, смотрел прямо на Руди:
— А ты мог бы принести домой цветок без помощи мистера Симмонса, Рудольф?
Руди не знал, что сказать, а если бы и знал, всё равно бы не посмел издать и звука. Папин голос звучал ужасно тихо, но каждое слово, как кинжал, вонзалось всё глубже и глубже. Папа назвал его Рудольф. Это одно означало серьёзные неприятности.
Отец на всякий случай подождал ответа. Его сын Рудольф, казалось, перестал дышать. Эрнст Зольтен отвернулся.
Гретхен знала — теперь её очередь. Она уставилась на поношенный ковер, мечтая оказаться как можно дальше отсюда. Как можно дальше! Она старалась не думать о Анне, которая обычно вот так стояла перед всеми.
— А ты, Гретхен, родилась, умея вязать? — холодным тоном спросил отец. — У кого ты взяла книгу с узорами для вязанья? И где достала шерсть?
Никто другой об этом даже не подумал. Шерсть стоила денег. Что, она заработала их сама? Братья и сестры бросали на неё вопрошающие взгляды, но она продолжала смотреть в пол. Гретхен знала, и папа знал — дочка попросила у него денег, а потом украдкой взяла одну из маминых книг по вязанью. Но ведь ей нужна была шерсть. Она бы ничего не могла сделать без шерсти!
На этот раз папа даже не стал дожидаться ответа.
— Фриц, Фрида, у нас нет своей лопаты для расчистки снега. Но лопаты у вас были. Я думал, вам их одолжили соседи, но выходит, они с неба упали.
Близнецы сидели рядышком на кушетке.
'Такого не бывает на Рождество', — рыдая, без слов, пожаловалась брату Фрида.
Фриц, тоже не произнеся ни слова, мрачно отозвался: 'В жизни не было хуже Рождества'.
Когда папа заговорил, мама притянула Анну и усадила её рядом с собой в широкое кресло, будто знала, что колени у девочки дрожат, словно желе. Теперь, не переставая крепко прижимать к себе младшую дочь, она разразилась гневной речью. Она тоже против них, на папиной стороне. Она свирепо смотрела на близнецов, не обращая внимания на их несчастный вид, помня только побледневшее личико Анны.
— Ваш бедный отец всегда возвращается такой усталый и замерзший, но часто… Помнишь, Фриц? Ты слишком быстро забыла, Фрида, как он останавливался, чтобы помочь вам чистить снег, пока я шла домой готовить ужин. Может, во всём виновато мое воображение?
Все понимали, воображение здесь ни при чём. Дети чувствовали, что она сейчас заплачет. Еще минута, и все они зарыдают.
Но вместо этого папа рассмеялся. Это был странный и хриплый смех, но тем не менее, смех. Дети ушам своим не верили.
— Чем мы тут все занимаемся? — хрипота пропала так же быстро, как и появилась. — Такие неприятные, такие скучные лица на Рождество, будто сегодня вовсе и не Рождество. А всё потому, что Анна сделала нам подарок. Мы должны петь от радости, а мы…
Он вытянул Анну из укрытия материнских рук и поставил прямо перед собой.
— Хватит, Анна, довольно кукситься. Любому впору гордиться, сделав такую корзинку. Мы сможем пользоваться ею долгие годы. И мы все тобой гордимся. Даже если тебе кто-то и помогал. Ведь ты трудилась с любовью и в честь Рождества. Как же тебе удалось столько времени хранить секрет?
Анна сглотнула, мигнула, попыталась смахнуть набухающие в глазах слезы, и, отчаянно стараясь, чтобы голос звучал как обычно, ответила:
— До вчерашнего дня держала корзинку в школе, а потом под кроватью.
Тут уже и Гретхен позабыла, как была несчастна. Она подскочила поближе к папе, ухватила Анну за руку и выпалила:
— Она такая чудесная, Анна, эта твоя корзинка. И ты даже не намекнула ни разу, даже словом не обмолвилась.
Лёд растаял в сердцах, комната снова празднично сияла.
Близнецы заговорили вместе, мешая слова в кучу:
— Такая красивая…
— Ты нас научишь, ладно?
— Никто даже и не догадывался.
— О вашем подарке тоже никто не догадывался, — бормотала Анна, её душа наполнялась то робостью, то восторгом. Но Руди по-прежнему молчал. Какая-то дурацкая корзинка. Его цветок всё равно самый красивый.
Он отвернулся от цветка, потому что не желал даже глядеть в сторону корзинки, и тут поймал взгляд матери.
Руди кашлянул, затем к собственному изумлению поднялся на ноги.
— Всё-таки не понимаю, как ты ухитрилась это сделать, — честно признался он. — Ты же ещё совсем ребёнок.
Теперь остальные смеялись уже над изумлением, прозвучавшим в голосе мальчика. Даже мама, так и не встав с большого кресла, присоединилась к смеху. Но взгляд, брошенный на сына, заставил его подтянуться, почувствовать — его опять любят, он снова может стать самим собой.
Фрида весело заговорила, разбивая последние остатки напряжения:
— Мама, я ужасно голодная.
Тут и все остальные вопросительно взглянули на мать. Они знали, что угощение давно готово. Всю неделю она каждый вечер пекла, а сегодня, придя с работы пораньше, даже Гретхен выгнала из кухни, чтобы заняться окончательным наведением глянца.
Но мама не встала с кресла. Она подмигнула детям и сказала:
— Еще не пора.
— Но, мама…
— Гости Анны не пришли, — как ни в чем ни бывало произнесла Клара Зольтен.
Глава 20
Еще один сюрприз
— Гости Анны?
Руди, Гретхен, Фрида и Фриц уставились на мать. Анна подняла голову и сквозь круглые луны очков взглянула на отца.
— Папа, папа, ты их пригласил!
— Да, я их пригласил, — улыбнулся тот.
