лет и она опять насмерть поссорилась с мамой, направилась к спальне родителей. Фриц подскочил и распахнул перед ней дверь.
— Сядь, мама, — жестко, без малейшей жалости в голосе, скомандовала девочка. — Вот твой ужин.
— Забери еду, — отозвалась мама. — Оставь меня в покое.
— И тебе не стыдно? Папа совсем с лица спал, так за тебя беспокоится! Гретхен ничего не ест, волнуется. Руди от нас ни одного письма не получил — а что писать, когда мы только за тебя и переживаем? Он, наверно, как папа, совсем отощал, а ты лежишь и умираешь от жалости к самой себе, — Анна набрала в легкие побольше воздуха и продолжала, пока хватает смелости, — Знаю, знаю, ужасно тяжело было, когда он ушел. Но все остальные стараются изо всех сил. А ты надулась и не хочешь остановиться, но жевать-тоты можешь, вот и изволь, пожалуйста, сесть и поесть!
Мама повернулась и уставилась на младшую дочурку.
— Хватит тут болтать, Анна Елизавета Зольтен, — раздраженно огрызнулась она, по тону, ни дать ни взять, ее дочка. — Никто в доме с голоду не умрет, покуда я тут хозяйка. О чем только папа думает?
— О тебе, — Анна повернулась к двери, все еще держа поднос в руках. — Пойду, скажу Гретхен, пусть поставит лишний прибор.
— Сама поставь, — крикнула ей вслед мама. — Накрывать на стол твоя обязанность!
Все сидели тихо, как мыши, наблюдая за Анной. Она принесла еще одну тарелку и с громким стуком бросила на стол вилку и нож.
— Проснитесь! — потребовала девочка. — Мама сейчас выйдет, ведите себя как обычно.
Папа расхохотался:
— Браво, Анна! А я-то думал, твой дурной нрав давно исчез!
— Иногда он бывает весьма кстати, — возразила дочка.
Но коленки ее дрожали и ноги подгибались.
Тут за спиной раздался знакомый голос, не тот, еле слышный и грустный, к которому они чуть было не привыкли, а обычный, звонкий, всегда полный здравого смысла голос Клары Зольтен:
— Подвинь девочке стул, Эрнст. Видишь, она с ног валится. Не каждый день удается хорошенько выбранить мать. Вот ты сказала, — обратилась она к дочери, — я просто дуюсь, и мне вдруг стало совершенно ясно, ты права. Как тебе в голову пришло, что я надулась? Но твоя правда! Просто ума не приложу, у кого ты выучилась читать нотации?
Она недоверчиво посмотрела на дочь, и Анна ответила с притворной серьезностью:
— У папы, наверно.
Тут все семейство разразилось громовым хохотом. И мама рассмеялась. Папа в жизни никого не ругает, об этом известно всем, даже маме.
— Хорошо, — произнесла она, отсмеявшись, — давайте поблагодарим Господа за то, что мы вместе и… — голос ее осекся, — и попросим Его благословения для Руди, где бы он ни находился. А теперь принимайтесь за ужин, как Анна велела.
Девочка сидела рядом с папой, чувствуя, как к ней возвращаются силы. Только губы еще не повинуются, но нет, надо улыбнуться маме:
— Он еще в Торонто, на «Йорке», корабле королевского флота. [32] Умирает со скуки, наверно.
— Хоть бы скорее прислал фотографию в морской форме, — вставила Фрида. — Я в школе всем покажу.
Мама вздохнула, потрепала ее по плечу.
— Мне тоже всегда нравились мужчины в форме, правда, Эрнст?
Папа кивнул, улыбаясь, а потом с такой любовью посмотрел на младшую дочку, что один этот взгляд стал ей самой большой наградой.
'Видишь, Руди, я стараюсь', — мысленно сказала она и подвинула стул поближе к столу — надо же и поесть.
Глава 20
Пока известно, что Руди близко, беспокоиться вроде не о чем, и девочка как будто забыла, что через полтора месяца ему отправляться в Галифакс. Чаще всего Анна вспоминала о брате, когда приходило время садиться за уроки. Раньше она и не замечала, насколько привыкла полагаться на помощь старшего брата.
К концу первой недели она взяла тетрадь, где Руди большими, жирными, черными цифрами писал для нее задачи, и отправилась к мистеру Мак-Нейру.
— До чего жалко, что Руди бросил университет, — начал учитель. — Я ушам своим не поверил, когда услышал.
— Он записался во флот, — доложила девочка. — Но сначала сдал все экзамены.
— Такой прекрасный юноша, он нигде не пропадет, — кивнул учитель. — А что ты мне принесла?
Объяснять не понадобилось — записанное в тетради говорило само за себя. Согласится ли он помочь? Анна ужасно волновалась, учитель всегда так занят.
— Приходи сегодня после уроков, в четыре, — сказал мистер Мак-Нейр, словно они давно обо всем договорились. — Не знаю, получится ли из меня такой же хороший репетитор, как из Руди, но мы посмотрим. Только, пожалуйста, Анна, останавливай, если я объясняю слишком быстро или ты не видишь написанного.
Она благодарно улыбнулась и поспешила домой.
Там девочка бросилась прямо к клетке и, обращаясь к птичке, нежно проворковала:
— Чудный, замечательный, восхитительный Питер! Самый лучший Питер на свете!
Гретхен удивленно посмотрела на сестру, а канарейка, довольная вниманием, залилась звонкой трелью.
— Не знала, что ты его так любишь. Милая, конечно, птичка… но восхитительная? Замечательная?
— Питер все понимает, — ответила Анна, усмехнувшись — сестре и невдомек. — Это наш с ним секрет, правда, Питер?
— Раз у тебя такое чудное настроение, — хмыкнула сестра, — вытри, пожалуй, пыль в столовой.
Спустя три недели Руди дали увольнительную. На корабль ему надо было вернуться к девяти вечера — казалось, он зашел всего на пару минут, и уже пора уходить. Вот здорово — повидать брата, он и вправду выглядит, словно заправский матрос. Анна думала, что моряка из него не получится, но с большим матросским воротником, брюками клеш, галстуком ('завязывать только так, а не иначе'), ленточками на бескозырке — моряк да и только. Мама не могла наглядеться на сына, кормила, оглаживала, каждую минуту обнимала и даже ни разу не заплакала, пока он не ушел.
В мае Германия оккупировала Голландию, в июне сдалась Франция. Оставалась только Британия — такая ужасно маленькая и совсем близко от Европы, но слова Уинстона Черчилля,[33] нового британского премьер-министра, разносились по всему миру как боевой призыв. Зольтены, собравшись всей семьей вокруг папиного приемника, слушали его речь:
'Мы пойдем до конца, мы будем биться во Франции, мы будем бороться на морях и океанах, мы будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем защищать наш Остров, какова бы ни была цена, мы будем драться на побережьях, мы будем драться в портах, на суше, мы будем драться в полях и на улицах, мы будем биться на холмах; мы никогда не сдадимся…'[34]
До конца учебного года папа Мэгги тоже записался в военный флот. 'Как только Голландию оккупировали, он маме сказал: 'Я иду', — рассказывала девочка подружкам. Они с Анной еще больше
