оставался с ним дома, он прекрасно справляется сам, нужно только немного отдохнуть. Никогда не говорил о слепоте. Когда требовалась чья-то помощь, просил без обиняков, но из голоса исчезала наигранная веселость, и все понимали, как ему тяжело.
— А нам что делать? — как-то вечером, когда Руди уже поднялся к себе, задала Фрида мучивший всех вопрос.
— Дайте ему время, — устало ответил папа. — Так доктор Брикер мне объяснил. Он сказал — ранены не только глаза, но и душа. Врач посоветовал дать ему возможность пережить то, что произошло.
— Ничего другого и не поделаешь, — вмешалась мама, лицо ее было залито слезами. — На вид он такой веселый. Ест хорошо. Надеюсь… уверена, мальчик поправится.
Но Анна знала — нет, не поправится. По ночам, когда все спали, она слышала — брат, не зажигая света, вышагивает по комнате из угла в угол. Девочка понимала, что свет ему не нужен, только так почему- то еще страшнее. Потом до нее доносились рыдания. Ей представлялось его лицо, однажды она видела его плачущим. В тот день, когда пришли известия о тете Тане. Тогда она сумела ему помочь. Может, и сейчас попробовать?
Анна лежала тихо, чутко прислушиваясь.
Что ему сказать?
Брат думает, его никто не слышит. Он бы никогда не позволил другим видеть его слезы.
И девочка осталась в постели.
Назавтра она попыталась пристать к брату с задачкой по геометрии.
— Я тебе больше не помощник, Анна, — возразил он. — Поговори с мистером Мак-Нейром.
— Но, Руди, — как бы пробиться сквозь эту глухую стену, — просто объясни мне…
— Прости, не могу. Ты теперь для меня слишком умная.
Она ушла, села заниматься, но в голове крутилась одна мысль — брата надо спасать.
Подружки в школе, ясное дело, от Руди без ума, им он кажется раненым, героем, вернувшимся с войны. В каком-то смысле правда, но все равно не хочется говорить с ними о брате.
Однажды ночью Анна, уже не в силах больше оставаться в постели и слушать сдавленные рыданья, встала и направилась к его комнате.
— Руди, — тихонько позвала она. Брат продолжал вышагивать из угла в угол. — Руди, может, чем помочь?
Молчание за дверью, ужасное, пугающее молчание. Анна ждала, потом глухой голос произнес:
— Оставь меня в покое, Анна. Прости, если разбудил.
Она продолжала стоять под дверью — что еще остается делать?
— Пожалуйста, — голос упал до шепота, — оставь меня в покое.
Она уже отошла, когда вдруг услышала:
— Я и раньше тебя будил?
Анна сглотнула, только бы голос не выдал:
— Нет, я просто сама проснулась.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — девочка притворно зевнула, надеясь — звучит как обыкновенный сонный зевок.
Она разговаривает не с Руди, а с каким-то незнакомцем. Добравшись до постели, Анна уткнулась носом в подушку, негоже, если онуслышит ее рыдания.
На другой день после уроков девочка отправилась к миссис Шумахер, впрочем, сначала она из школы поговорила с ней по телефону, притворившись, что звонит домой, родителям. Вроде бы секретарша не слушает, но на всякий случай надо говорить потише.
Миссис Шумахер не сказала — погромче, ничего не слышу, она сразу предложила:
— А ну, приходи сюда, и чем скорее, тем лучше.
Уже подходя к дому бывшей учительницы, Анна задумалась — вдруг не удастся объяснить, вдруг миссис Шумахер не поймет? Нет, она всегда все понимает, почти так же хорошо, как папа. Сумела ведь разобраться с Анной, такой замкнутой, упрямой, отвернувшейся ото всех, смогла разбить стену гордости и молчания, которую когда-то выстроила девочка. А теперь, похоже, и Руди прячется за такой же стеной. Как отчаянно хочется пробиться к нему!
Миссис Шумахер открыла дверь прежде, чем Анна позвонила.
— Елизавета спит, — объяснила она. — Такая деликатная девочка, будет спать еще пару часов.
Анна улыбнулась, этим летом она провела с тезкой немало времени. Миссис Шумахер научила ее купать ребенка, кормить, укладывать спать в коляске. Бывшей ученице ужасно нравилось одной гулять с девочкой, притворяясь, будто везет собственную дочку. Анна ужасно гордилась — ей доверяют Елизавету. Но сегодня пускай девочка спит, им не до нее.
Они уселись в гостиной, миссис Шумахер словно заранее поняла — Анна пришла не просто в гости, тут дело серьезное. Конечно, она знала о Руди, но ведь не о ночных же рыданиях! Об этом никто, кроме младшей сестры, не догадывался.
Анна вывалила на бывшую учительницу все, что ее беспокоило, и большие проблемы, и разные мелочи.
К ним приходил человек из Канадского института для слепых, почти сразу же после приезда Руди из Галифакса. Анна только-только вернулась из школы и слышала весь разговор.
— Руди был ужасно вежлив, — передавала она учительнице их беседу, — но в конце концов объявил: 'Я еще не готов к вашим предложениям, сэр, мне надо немного отдохнуть. Отец вам позвонит, когда придет время и мне понадобится помощь'.
— Ответ неплохой, — вставила миссис Шумахер. — Он, похоже, понимает, ему нужно привыкнуть к своему положению, а потом уже обращаться за помощью к посторонним.
— Ответ-то неплохой, — согласилась девочка, но в голосе ее звучало сомнение. — Его послушать, выходит, все в порядке. Но только это пустые слова. Он сам в них ни на грош не верит. Вежливые фразы, а самого Руди и в помине нет. Он в больнице наслушался, как надо отвечать, и теперь все правильные ответы у него наготове. Но по-настоящему ему ни до чего и дела нет, все эти обещания ничего не стоят.
Она замолчала и с шумом выдохнула. Миссис Шумахер ждала.
— А по ночам… — трудно начать, даже произносить такое страшно. — Я однажды слышала — он молился о смерти. Умолял, просил о смерти! Но даже это не так ужасно. Не знаю, как сказать. Самое плохое, что Руди все дальше и дальше уходит от нас. Исчезает, наверно, хочет спастись, пытается скрыться в тайном убежище, где никто до него не доберется, никто не причинит боль снова.
Она остановилась, собираясь с мыслями. Сказать бы пояснее, повторить еще раз, а то вдруг непонятно! Учительница молчала — сомнений нет, Анна еще не кончила.
— В таком тайном убежище жить нельзя. Я в нем когда-то была. Ну, почти в нем, совсем рядом. Замыкаешься в своей раковине, захлопываешь створки. Я помню. Мне до сих пор иногда по ночам снится…
— Ох, Анна, — выдохнула Эллен.
Анна не обратила внимания. Сейчас не время жалеть девочку, оставшуюся в прошлом, надо Руди спасать.
— Я пряталась туда маленькой, когда все казалось невыносимым, и Руди меня ужасно мучил. Но оттуда нельзя никого любить. Вы и Бен, Бернард и Изабелла, ну, и папа, конечно, вы меня вытащили, спасли. Разбивали раковину осторожно, по кусочкам, пока не забрались внутрь, и мне вас было уже не остановить. А когда вы вошли, я смогла выйти.
Миссис Шумахер улыбнулась, даже тихо рассмеялась:
— Поначалу ты была ужасно колючей, что правда, то правда. Мне чудилось, что ты маленький дикобраз, у которого все иглы стоят дыбом. Ну вот, я поняла, почему ты так беспокоишься. Теперь выкладывай свой план.
— Спасать Руди, — ответила девочка. — Сдается мне, сама не знаю почему, больше ждать нельзя. Он может уйти далеко, и тогда его назад не вернешь.
Миссис Шумахер сидела на низкой скамеечке, обхватив колени руками. Она смотрела на девочку, нет, уже взрослую девушку, устроившуюся напротив.
