— А что из здешней еды тебе больше нравится?
— Я здесь ничего не пробовала, кроме гамбургеров на ходу. Я живу с матерью и братом в Санта- Анне. И поэтому не в курсе, чем тут кормят.
— Есть кухня китайская, мексиканская и итальянская, — начал Джим. Тут его осенило, и с сияющим лицом он объявил:
— Мы пойдем к Биллу!
— К Биллу?
— Ты что, никогда не слышала про заведение Билла? — удивленно спросил Джим. Она отрицательно мотнула головой.
— Ну, классное местечко! Это кафешка совсем как в фильме 'В субботу вечером, в прямом эфире' с Джеймсом Белуши. Помнишь, у них там все повара иностранцы, ни слова по-английски, кроме 'пошаста, ха- бугера, сэра, вкусная ха-бугера'. И все им говорят:
'Пошаста, хабугера', — и показывают на пальцах, сколько именно. У нашего Билла самые вкусные гамбургеры в округе. Да что там, я таких вкусных гамбургеров, как у него, нигде больше не ел! Фейт улыбнулась:
— А я думала, ты из фанатиков здоровой пищи. Или даже вегетарианец.
— Это я только с виду такой положительный. Так что же выбираем?
— Сегодня командуешь ты.
Джим довольно ухмыльнулся и воскликнул:
— В таком случае идем к Биллу!
Кафе находилось рядом с огромнейшей автостоянкой возле торгового центра на границе двух городов — Бреа и Пласентии. К тому времени, когда Джим и Фейт добрались до места, все магазинчики уже были закрыты. Кроме оружейной лавки. Сквозь витрину было видно, что за прилавком стоят два близнеца — толстяки во фланелевых рубашках, которые только-только не лопались на них.
Проехав мимо оружейной лавки, Джим припарковал автомобиль возле кафе. Пока он запирал дверцу со своей стороны, Фейт уже выпрыгнула из машины — он так и не успел помочь ей.
Как на грех, поваров, о которых Джим с таким упоением рассказывал, за стойкой не оказалось. В раздаточном окне стоял мужчина средних лет, вполне европейской наружности, одетый в белый халат и с белым колпаком на голове.
Фейт вопросительно посмотрела на Джима.
Тот пожал плечами.
— Похоже, нам не повезло со сменой.
Они заказали чизбургеры, кока-колу, картошку-фри и огуречные колечки и сели за столик. Столиков было всего два, и второй занимала группа хулиганистого вида парней — человек шесть. В одном из них Джим узнал студента, с которым он занимался на первом курсе — вместе посещали какой-то семинар.
— Ну, поговорим, — сказала Фейт.
— Поговорим.
Вместо этого молодые люди неловко молчали. В машине они болтали без умолку и тем вроде бы хватало. Джиму показалось, что Фейт раскованный, интересный собеседник. Рядом с ней ему было хорошо, он не смущался, и не было тех досадных промахов, которые сопровождают разговоры при первом свидании. Однако в кафе, за столиком, они оба вдруг заробели, и Джим обнаружил, что не знает, в какую сторону повернуть разговор, да и вообще что бы такого сказать, чтобы не показалось натянутым и ненужным.
Фейт добродушно тряхнула головой.
— Тогда уж чихни, чтоб не молчать. — посоветовала она.
Оба рассмеялись. Лед был опять сломан.
— Насколько я понимаю, — храбро начал Джим, — в данный момент ты ни с кем не встречаешься?
— Если бы встречалась, меня бы тут не было.
— Мне нравится такое отношение.
Их заказ был готов. Джим взял поднос и вернулся к столику. Они ели не спеша, чинно беседуя. Обсудили университетские сплетни, коснулись темы, с кем кто встречался раньше, а потом разговор стал перескакивать с предмета на предмет и одновременно становиться более глубоким. Джим рассказал Фейт о своем отце, о надписи на обложке пластинки с записями Фрэнка Залпы, о том, как встретился и подружился с Хоуви.
— Мой отец тоже умер, — тихо произнесла девушка, не поднимая глаз на Джима.
— Сочувствую.
— Это случилось уже давно. Давным-давно... — Она замолчала, рассеянно ковыряя палочкой жареного картофеля озерцо кетчупа на тарелке.
— А как это случилось? — спросил Джим. — Он погиб?
Фейт улыбнулась ему слабой, тут же исчезнувшей улыбкой.
— Да, погиб при исполнении. Единственный полицейский, которого убили в Коста-Вьехо за тридцать лет. Брали наркоманов во время вечеринки, ну и кто-то в него выстрелил...
Джим слушал, затаив дыхание.
— Года поймали. Он был под таким кайфом, что и не подумал бежать. Да и куда бежать — полицейские перекрыли все выходы. Но отца уже было не спасти. Даже до госпиталя не довезли.
— А тебе тогда сколько лет было?
— Девять.
— Ты видела его мертвым? Фейт утвердительно кивнула.
— Мать была против, но я закатила такой концерт — с ревом и истерикой, что она в конце концов разрешила. Я думаю, скорее в виде наказания за мое ужасное поведение... Он был в металлическом ящике в металлическом шкафу — в больничном морге, насколько я теперь понимаю. Кровь с него смыли, но дыра в щеке, через которую вошла пуля, осталась. Сквозь нее были видны зубы.
— Черт!
— Наверное, поэтому я так ненавижу всякое насилие. Я уже в девять лет увидела, что это такое.
— Не знаю, насколько это может относиться к тебе, — сказал Джим, — но я думаю, что такое зрелище в девять лет способно оказать прямо противоположное действие. Зарождается желание мстить людям того же сорта, что убили твоего отца.
— А мне и хотелось мстить. Какая-то часть во мне так и кипела злобой. Но другая часть сознания подсказывала, что насилие порождает новое насилие и что цепочку надо где-то прерывать. Поэтому я в итоге не озлобилась. — Фейт робко посмотрела на Джима — не кажется ли она ему смешной дурой или задавакой. — Я хочу быть тем, кто прерывает цепочку насилия, а не тянет ее дальше. Пусть это будет моим маленьким вкладом в улучшение жизни на земле.
— 'Думай о великом, но не гнушайся малым'.
— Да, что-то в этом роде.
— Молодец, — сказал Джим, чтобы хоть что-то сказать.
— Честно говоря, — продолжала Фейт, — я считаю, что отец хотел сына. Я думаю, он был разочарован, когда родилась девочка. Конечно, он никогда этого не показывал и очень любил меня. Но он был... ну, знаешь этот тип — 'мужчинистый мужчина', крепкий, мужественный, настоящий отец для парня. И меня он старался заинтересовать спортом — футбол, бейсбол, обучал приемам самообороны. В детстве я любила все мальчишеские развлечения. Не знаю, чтобы он сказал теперь, когда я перестала заниматься спортом и больше не похожа на мальчика-сорванца...
— Ты бы ему понравилась. Она улыбнулась:
— Я тоже почему-то так думаю.
— А как насчет мамы?
— Что насчет мамы?
— Она жива?
— Да.
— Вы с ней дружите? Фейт неопределенно пожала плечами. Он почувствовал, что разговор на эту тему ей не нравится, и быстро закруглил его:
