«камень» — это наша деревня. В ней всего семь домов, один из которых нежилой. Население, включая нас с папой, — девять человек. Если идти вдоль озера по левой стороне, то первым будет дом тети Вали Кобцевой. В следующем доме живут мать и дочь, имен которых я не знаю. Все зовут их просто Тимошиными. Живут они тихо, можно даже сказать — скрытно. С людьми мало общаются. Идем дальше. Третий дом — бабушки Насти, мы с папой зовем ее зегулинская теща, по фамилии одного нашего знакомого из Вязового. В самой середине Мареевки стоит дом Егора Михайловича Бирюкова. Мы у него покупаем молоко. Вначале он произвел впечатление очень сурового человека, но сейчас я понимаю, что дядя Егор — очень добрый. Каждое утро он угоняет своих коз на луг или в лес за ручьем и там проводит весь день. Вечером пригоняет их, приносит из леса грибы и ягоды. Проходя мимо нашего дома, всегда заходит и говорит: «Давайте поделимся по-братски» — и отсыпает нам половину того, что собрал. Мы отказываемся, а дядя Егор и слышать ничего не хочет: «Я и для вас собирал». Еще он умеет плести корзины и лапти. Обещает меня научить. Ближайшие к нам соседи — муж и жена Смирновы, Федор Иванович и Фекла Ивановна. Тоже замечательные люди. Наконец, наш дом, и Мареевка закончилась. Правда, есть в деревне еще один домик, в котором давно никто не живет. Я, признаюсь, немного побаиваюсь ходить туда даже днем, а вечером и подавно. Он весь покосился, вокруг — заросли крапивы, огромных лопухов, бузины. Тетя Валя рассказывала, что в старину там жила одна девушка, звали ее Лукерьей. В давние времена, когда началась Крымская война, жениха Луши забрали в армию, где он и погиб. А девушка от горя бросилась в озеро и утопилась. Поэтому дом зовут Лушкиным. А еще говорят, только я в это не верю, что душа Лукерьи до сих пор живет в нем. По крайней мере, тетя Валя и дядя Егор утверждают, что в полнолуние, если подойти к дому, можно услышать голоса — это к Луше приходят души тех людей, кто когда-то покончил с собой. Когда я рассказала это папе, он только рассмеялся. А потом сказал: «Ночью от страха чего только не причудится. И, кстати, друг Маруся, вот мы с тобой и выяснили причину, по которой у местных жителей Мареевка пользуется дурной славой. Ты только вдумайся: сначала буквально средь белого дня на глазах деревенских жителей происходит светопреставление, — с грохотом исчезает земля, деревья, наверное, целые строения, а на их месте образуется озеро. Озеро глубокое, с ключевой водой. В таком немудрено утонуть. И люди в нем тонули, как утонула бедная девушка Лукерья. Как не назвать такое место проклятым?» Я с ним согласилась. Так, наверное, и получилось. А все плохое, что еще происходило здесь, только укрепляло эту дурную славу. И, представляешь, мама, буквально на следующий день после этого разговора мы ходили в соседнюю деревушку к Михаилу Алексеевичу Емелухе, и он рассказал нам о том, как умер Василий Иоаннович Изволокин. Они договорились встретиться в Лапотках, где живет Емелуха. От Мареевки по прямой через ручей и мимо кладбища это полчаса ходу. Михаил Алексеевич ждал своего друга, ждал, но так и не дождался. А тот, оказывается, не дошел до Лапотков: его нашли лежащим мертвым в поле. Сердце. Разумеется, опять пошли пересуды, тем более что тело нашли рядом с кладбищем… Так что место у нас самое обыкновенное и очень даже красивое. Когда приедешь, мама, вот увидишь, тебе обязательно понравится. 2. Вчера посмотрел дневник Маши. Было странно увидеть после многостраничных записей всего одно предложение: «23.06.1993 г. Понедельник. Жизнь чудесна, прекрасна и удивительна». Что ж, все верно: чем сильнее и искреннее чувства, тем скупее их проявление. А тот день, 23 июня, я тоже запомнил очень хорошо. Захватив тормозки, тетрадь и ручку, мы с дочерью ранним утром ушли в окрестные луга. У нас с Машей появилось новое увлечение. Как-то я рассказал ей, что в детстве каждые зимние каникулы мне приходилось проводить в деревне у дедушки и бабушки. Ребят моего возраста в той деревне не было, книг и телевизора тоже. Вот и гулял я целыми днями по огромному дедовскому саду, обильно занесенному снегом. Чтобы скоротать время, придумал себе игру: будто я вовсе и не Коля Корнилов, двенадцатилетний пионер, а бесстрашный, гордый и одинокий славянский князь-рыцарь, князь-воин, живущий в замке вдали от людей. На его, то есть на моих землях жили крестьяне, которые счастливо трудились, собирали урожай, а я защищал их покой, причем делал это тайно от них… Моя фантазия придумывала одно приключение лучше другого. Я протаптывал в снегу тропинки — это были границы моих владений, строил снежный замок, давал свои, новые названия: речка за огородом из Ситовки превращалась в Серебристую, Безымянный овраг стал ущельем Черной силы, оплотом моих боевых действий против коварного врага. Глаза Маши загорелись: — Это же здорово! Давай предположим, что все вокруг — это наше царство. Или нет — княжество. Все эти поля, леса…
— Ну и молодежь пошла. Я в твои годы претендовал только на дедов огород да еще глухой овраг за речкой. — Не смейся. Это же игра. Посмотри, такая красота кругом, а у них все без названия. Спасибо, что хоть озеро не оставили безымянным. Но, согласись, Лушкино озеро — не звучит, Холодное — как-то мрачно очень.
— Соглашаюсь. А ты знаешь, дочь, мне нравится ход твоих мыслей. Но ты даже не подозреваешь, в какие ты глубины… — не подберу слово…
— Залезла?
— Вот именно! Помнишь, в Библии, как Господь дал человеку почувствовать, что именно он — главное Божье творение и что именно он ответственен на земле за все, что создал Бог? — И я достал с полки Священное писание. — Это в самом начале. Вот, глава вторая: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей».
— Очень все сложно, папа.
— Наверное, ты права. Просто я подумал, что вся эта безымянность вокруг здешних людей — совсем не случайна. У человека исчезла та живая связь с землей, животными, птицами, что была раньше…
— О чем ты задумался? — тихо спросила Маша.
— Вспомнил один случай. Как-то в Сердобольск пришел лось. Он был ранен. Представляешь, дикий зверь, а тут взял и пришел к человеку, словно чувствовал, что тот может ему помочь.
— Наверное, лосю страшно было?
— Конечно. Животные живут инстинктами, а инстинкт самосохранения один из самых сильных.
— Ему помогли? Я видела по телевизору подобные случаи: сначала зверя надо усыпить, потом…
— Нет, дочка. Его добили. А потом с окрестных домов бежали люди с тесаками и ведрами…
— С тесаками и ведрами? Зачем?
— За мясом, дочка, за лосиным мясом.
Маша закрыла лицо руками. Я пожалел, что рассказал ей эту историю. — Не надо мне было… Эх! Все, все, отвлекись, давай лучше вернемся к началу нашего разговора. Завтра мы будем не просто изучать окрестности, мы будем давать имена всему здесь сущему. А начнем с озера.
— Почему с озера?
— А мне тоже не нравится его нынешнее название.
— Я предлагаю…
