— Вот, пожалуйста! — чуть слышно произнес он.
— Нашлась, — раздался обрадованный голос Риммы Львовны. И — после паузы:
— Аркадий Борисович, вы ничего не слышали?
— Слышал, моя любовь! — не переставая сопеть, ответил Слонимский.
— Что?
— Над нами летают ангелы и шепчут вам, как я люблю вас!
Еще минута, другая, и Толстиковой пришлось вслед за глазами заткнуть уши. Вдобавок ко всему, сделала свое черное дело пыль: Лиза почувствовал, что сейчас чихнет. К счастью, наверху все продолжалось чуть более тридцати секунд.
— Уже все? — не скрывая разочарования, спросила Римма Львовна.
— Чхи! — раздалось снизу, хотя Лиза попыталась чихнуть бесшумно.
— Будь здорова, — прошептал Сидорин.
— Вы… ничего не слышали? — испуганная Лебедева приподняла голову от подушки.
— Слышал… Это… ангелы…
— Сколько же у вас здесь ангелов?
— Двое, — ответил в конец обнаглевший Сидорин. Лиза стала ожесточенно крутить указательным пальцем у виска.
Неожиданно зазвонил мобильный телефон.
— Кого нелегкая? — с этими словами Слонимский встал и Толстикова смогла увидеть в нескольких сантиметрах от себя розовые пухлые пятки.
— Надо же, жена… Брать? — спросил он Лебедеву.
— Дело ваше…
— Лучше взять, а то хуже будет. Слушаю тебя, солнышко. Где я? Странный вопрос: на приеме у губернатора… Какая Светлана Александровна? Жена Петра Сергеевича? Не может меня найти? Так мы… с друзьями курим у входа. Воздухом дышим. С какими друзьями? С разными. Прости, но ты ставишь меня перед ними в неловкое положение. Кто кобель? Я кобель? Солнышко, клянусь… Вот даже Святослав смеется. Какой Святослав? Рыбкин, какой же еще? Дать ему трубку? Слушай, это уже слишком. Я лучше сейчас подойду к твоей Светлане Александровне, и пусть она тебе сама все скажет. Вот сейчас найду ее, и дам ей… в смысле свой телефон. Пока.
С этими словами Слонимский вскочил с кровати и с неожиданной для своего веса и возраста прытью, стал одеваться.
— Любовь моя, вставай и быстро одевайся. Моя мымра что-то учуяла.
— Только что ты называл ее солнышком…
— Это я так, для вида.
— А «любовь моя» — это тоже для вида?
— Брось придираться, одевайся! Хорошо тебе говорить, ты одна.
— Да, одна, — эхом отозвалась Лебедева, и столько тоски было в ее голосе, что все негодование Лизы против Риммы Львовны вмиг улетучилось, уступив место жалости. Сидорин увидел еще одну пару босых ног. Ему больше не было смешно. Прошло еще пять минут, и они услышали звук отъезжающей от дома машины. У Лизы и Асинкрита не было сил подняться. Взгляд Сидорина вновь упал на шею девушки. Ему показалось, что он чувствует, как под тонкой кожей девушки пульсирует жилка. Где-то такое он уже видел. Опять ниточка? Родинки… Такие маленькие! А расположены как… как альфа, бета и гамма Лебедя. Почему Лебедя? Из-за того, что над ним сейчас лежала Римма Львовна Лебедева? Чушь!
Асинкрит чувствовал, что отгадка близко, совсем рядом. Он видел, как Лиза пытается вырваться из- под кроватного плена, и схватил ее за руку.
— Ты что? — удивленно спросила она.
— Подожди… Пожалуйста, подожди…
— Асинкрит…
— Это не то, что ты думаешь. Я должен…
— Что?
— Вспомнить. Лебедь… Альфа Лебедя — Денеб. Бета — не помню. Автобус…
Неожиданно резкая боль пронзила виски. Будто кто-то взял огромную спицу и проткнул ее насквозь голову Сидорина.
— Асинкрит… милый… Что с тобой? — испуганно вскрикнула Лиза, увидев, как ее друг схватился за голову.
— Или выздоравливаю… или схожу с ума, — с этими словами он вылез из-под кровати. Вылез, вдохнув воздух полной грудью. За окном, среди бескрайнего сумрака беспредельного мира блестели звезды. Спокойные, равнодушные, безразличные к тому, что происходит здесь, внизу, на Земле. Наверное, только людская глупость и излишняя впечатлительность стали причиной того, что человек решил, будто от расположения на небе всех этих звезд и созвездий зависит его судьба и характер.
Почти к линии горизонта опустился «летний треугольник» — созвездия Орла, Лебедя и Лиры. Альтаира, главной звезды Орла, уже не было видно, а Денеб Лебедя и Вега Лиры еще ярко горели над дальним лесом. Шум мотора уже стих, и Лиза без опаски осветила фонариком лицо друга.
— Тебе плохо? Прости меня, пожалуйста.
— За что, моя последняя любовь?
— Не смей смеяться!
— Хорошо, не буду.
— Я втянула тебя в эту историю…
— Что теперь об этом говорить?
— Понимаешь, мне тогда показалось…
— Лиза, подожди, пожалуйста… Я… я должен вспомнить… Денеб… Автобус… Ночь… такая же… Родинки.
— Родинки?
— Красивое слово, правда? Ро-дин-ки…
— Асинкрит, пошли отсюда. Может, по дороге вспомнишь?
— Да, надо уходить.
На лестнице Сидорин остановился.
— Лиза, хочу спросить: мы раньше могли где-нибудь встречаться?
— По теории вероятности — безусловно.
— Понятно. Ладно, выходим.
Они молча шли по пустынной дороге. Их авантюра закончилась неудачей. Лиза чувствовала вину перед Асинкритом, а еще очень живо представляла, какими словами встретит ее Галина. Но странно: на душе у нее было тихо и радостно. Ушла ненависть к Лебедевой. Под этими огромными звездами, в огромном уснувшем мире, где, похоже, бодрствовали только они вдвоем, Лиза забыла даже о Львовском. Страсти затихли на дне ее души, как погожим летним деньком затихает невесть из какой тучки взявшийся дождик. Только что он распугал и разогнал беспечных обитателей двора, начиная с глупеньких цыплят, и заканчивая бабушками, чинно обсуждавших на скамейке последние новости. Но упала последняя капля — и о дожде забыли.
Вместе с радостным спокойствием к Лизе вернулась и уверенность. Уверенность в том, что все будет хорошо, что человек, которого она сейчас держит за руку, найдет выход из любой ситуации. Толстикова была готова услышать от него самые гневные слова, любые упреки, а Сидорин шел совершенно довольный, будто возвращался с загородной прогулки. И лишь иной раз морщил лоб, посматривая на ту часть неба, где, разгораясь все сильнее, горели звезды Лебедя, пытавшегося ускользнуть из когтей Орла, но налетающего грудью на Стрелу, пущенную небесным охотником Орионом…
— Тебе не холодно? — вдруг спросил Асинкрит Лизу.
— Нет. А ты… все вспоминаешь? Вот увидишь, обязательно вспомнишь. — И после паузы спросила:
— А о чем ты думаешь?
— Ни о чем.
