Женой?
Симона посмотрела на меня:
– Она бы никогда не победила... С ними ей было не совладать... Не ей бы с ними бороться... Не ей...
Я сел на пол у дивана и протянул ей снимок:
– Это Сосия?
Она взглянула, кивнула и вновь зарылась лицом в подушку.
– Симона, – спросила Энджи, – где все остальное? В банковском депозитарии, в сейфе Дженны?
Симона покачала головой.
– А где же? – спросил я.
– Она мне не говорила. Всегда повторяла только: «В надежном месте». И еще объяснила, что специально держала одну фотографию в банке, чтоб сбить их со следа.
– А что там было еще, Симона?
– Дженна говорила – «всякая пакость» и в подробности не вдавалась. А если я начинала допытываться – сердилась. Что бы там ни было, каждый раз, когда у нас заходила об этом речь, для нее это всегда была встряска. – Симона подняла голову, посмотрела мне за плечо, словно кто-то стоял в дверях. – Дженна! – сказала она и вновь разразилась рыданиями.
Тело ее содрогалось в конвульсиях так неистово, что я понял – в ней немного осталось. Я нанес ей тяжкую рану, а весь прочий ущерб на много дней и лет вперед причинила себе она сама. И потому я позволил своему гневу уйти, улетучиться, испариться, и, когда он освободил мое тело и душу, я увидел перед собой на диване лишь сотрясающегося от рыданий человека. И, протянув руку, я коснулся ее плеча.
– Не трогайте меня! – отпрянула она.
Я убрал руку.
– Что ты расселся здесь, белая сволочь?! Убирайся из моего дома вместе со своей потаскухой!
Энджи шагнула к ней, но остановилась, на секунду закрыла глаза, потом взглянула на меня и кивнула.
Говорить больше было не о чем, и мы ушли.
Глава 14
Избегая всяческих разговоров о Симоне Анджелайн и о сцене, разыгравшейся у нее в квартире, мы уже одолели половину расстояния до Бостона, когда Энджи выпрямилась и с такой силой ткнула пальцем в кнопку моего плеера, что кассета вылетела из гнезда и упала на пол. И к тому же еще – на середине «Шайн э лайт». Настоящее святотатство.
– Подбери, – сказал я строго.
Она послушалась и швырнула ее в кучу других кассет.
– Неужели ничего, кроме этого старья? – спросила она, роясь в моей фонотеке.
– Поставь Лу Рида, – посоветовал я. – Это в твоем духе.
Она послушала «Нью-Йорк» минут пять и кивнула одобрительно:
– Вот это нормально. Как она к тебе попала? На сдачу дали?
Я свернул к супермаркету, и Энджи вышла купить себе сигарет. Вернулась она с двумя экземплярами «Ньюс» и один вручила мне.
Таким образом, я смог убедиться, что уже второе поколение Кензи до известной степени обрело бессмертие – мой нетленный, хотя и черно-белый образ, запечатленный 30 июня, будет заморожен на вечные времена и доступен моим далеким потомкам на микрофильме. Я сам себе уже не принадлежу в этот миг, я обезличен, хотя, казалось, ничего не может быть более личного – я же помню, как сидел на корточках над Синей Бейсболкой, а за спиной у меня лежало распростертое тело Дженны, в ушах звенело и мозги тщетно пытались стать на место в черепной коробке. Сотни тысяч людей, не имеющих обо мне понятия, уже проглотили эту информацию вместе с завтраком. Напряженнейший момент моей жизни, миг наивысшей, быть может, интенсивности бытия будет всего лишь принят к сведению девицей из бара в Саути или двумя биржевыми брокерами, поднимающимися в лифте в каком-нибудь небоскребе. Действует ненавистный мне Принцип Глобальной Деревни.
Но зато я наконец узнал имя убийцы. Куртис Мур. Сообщалось, что он доставлен в Бостонский городской госпиталь и находится в критическом состоянии, врачи прилагают отчаянные усилия для того, чтобы сохранить ему ногу. Восемнадцать лет, член банды, контролирующей несколько кварталов в Роксбэри, – эти ребята в качестве знаков отличия используют, так сказать, атрибутику бейсбольной команды «Новоорлеанские святые». На третьей странице газета поместила фотографию его матери, державшей в руках его пор трет в рамке, сделанный в десятилетнем возрасте, и привела ее слова: «Мой мальчик не якшался ни с какой бандой и никогда не делал ничего плохого». Она требовала провести расследование и утверждала, что инцидент имеет «расовую подоплеку». Ей даже удалось увязать его с делом Чарльза Стюарта – тогда и окружной прокурор и все вообще поверили Стюарту, утверждавшему, что чернокожий парень убил его жену. Парня арестовали и, вероятно, законопатили бы надолго, если бы страховой полис, оформленный Стюартом на жену, не заставил кое-кого в суде нахмурить брови. Когда же Стюарт нырнул с моста в Мистик-ривер, это окончательно подтвердило то, что для большинства было очевидно с самого начала. Случай Куртиса Мура имел со случаем Чарльза Стюарта столько же общего, сколько штат Джорджия – с советской Грузией[2], но в данную минуту я решительно ничего не мог предпринять по этому поводу.
Энджи громко фыркнула, и я увидел, что она читает ту же страницу.
– Все понятно, – сказал я. – Столкновение на расовой почве.
