– Сидишь в кресле возле кассетника?
Все нутро мне внезапно обжег ледяной холод.
– Ну, сиди-сиди. Только не вставай, если не хочешь увидеть, как твоя оторванная задница вылетит в окно. – Сосия хихикнул. – Счастливо оставаться, Кензи. – Он повесил трубку.
– Не шевелись, – сказал я Энджи, хотя она-то как раз могла шевелиться сколько влезет.
– Что? – Она поднялась на ноги.
В комнате ничего не взорвалась, но я все-таки здорово перетрусил. Что ж, по крайней мере, теперь мы могли быть уверены, что Сосия не заложил бомбу и под ее кресло – так, для смеху.
– Сосия сообщил, что под моим креслом – бомба.
Энджи застыла как в столбняке, превратилась в восковую фигуру, не успев опустить поднятую ногу. При слове «бомба» такое иногда случается.
– Позвонить в полицию? – выговорила она после глубокого вздоха.
Я же старался не дышать. Существует возможность, внушал я себе, что кислород, попав ко мне в легкие, усилит давление на нижние конечности и тем самым приведет к детонации. Однако не исключен иной, не менее чудовищный замысел – взрывное устройство сработает, когда давление не увеличится, а уменьшится, то есть когда я выдохну. Так или иначе, я не дышал.
– Позвони, – сказал я, и сам удивился тому, как потешно звучит голос, когда говорящий задерживает дыхание: натуральный утенок Дональд, больной простудой. Потом закрыл глаза и добавил: – Нет, постой. Сперва посмотри под креслом.
Это было старое деревянное кресло. Учительское кресло.
Энджи положила трубку. Опустилась на колени возле кресла. Все это заняло у нее довольно много времени – никому ведь не хочется оказаться нос к носу со взрывным устройством. Она засунула голову под кресло, и я услышал, как она шумно выдохнула:
– Ничего не видно.
Я снова начал было дышать, но тут же прекратил. Может быть, взрывчатка заложена в дерево.
– Посмотри, – прокрякал я. – Рама не повреждена?
– Что? – спросила Энджи. – Я не понимаю.
Зажмурившись, я выдохнул и повторил вопрос. Энджи обследовала кресло часов шесть или семь – так мне, по крайней мере, показалось – и наконец сообщила:
– Нет. – Она выползла из-под кресла и уселась на полу. – Под креслом нет бомбы, Патрик.
– Это замечательно, – улыбнулся я.
– Ну?
– Что «ну»?
– Вставать собираешься?
Я представил свой зад, проносящийся у меня над головой.
– Что за спешка?
– Никакой спешки. Так встанешь или нет?
– Может, мне здесь нравится.
– Вставай, – сказала она и сама поднялась с пола. Протянула ко мне руки. – Вставай. Иди ко мне.
И я послушался. Оперся о подлокотники и сделал попытку встать. Ничего не вышло. Мозг отдавал приказы, но тело выполнять их не желало. Насколько профессионально работают люди Сосии? В силах ли они заложить взрывчатку в кресло, не повредив его? Разумеется, нет. Много есть на свете способов умерщвлять людей, но чтобы в тонкой деревянной раме оказалась абсолютно незаметная бомба... Первый раз слышу. Не исключено, конечно, что мне будет оказана честь стать первопроходцем.
– Юз...
– Что?
– Готов? Давай!
– Ладно. Вообще-то...
Энджи схватила меня за руки и выдернула из кресла. Я упал на нее, и мы повалились на стол. Взрыва не последовало. Энджи рассмеялась так, будто в ней самой что-то взорвалось, и я понял, что она не вполне была уверена в успехе нашей операции. И все же она помогла мне выбраться с проклятого кресла.
Я тоже рассмеялся. Так смеется человек, неделю не смыкавший глаз, человек, идущий по лезвию бритвы. Я стоял вплотную к Энджи, крепко обхватив ее талию, и чувствовал, как поднимается и опускается ее грудь. Нас обоих пробила испарина, но глаза ее мерцали, зрачки расширились, будто мгновение, так и не ставшее для нас последним, опьянило ее.
В это мгновение я и поцеловал Энджи. Она вернула мне поцелуй. Внезапно все обрело особую резкую отчетливость – и донесшийся снизу звук автомобильного клаксона, и аромат свежего летнего воздуха, перемешанного с весенней пылью, осевшей между стеклами, и солоноватый вкус испарины, выступившей на лбу, и легкая боль, которую я ощущал на не до конца еще заживших губах, и горьковатая свежесть светлого пива, выпитого час назад, но все еще холодившего язык и зубы Энджи.
Но тут зазвонил телефон.
