Из жизни читательницы

волосами? Немного уложить… - уже совсем мирно предлагала мама. Глаза у нее молодо блестели, и выражение лица стало привычно оживленным.

Не то что у меня.

- Мой лоб идет только в комплекте с тремя морщинами: двумя продольными, одной поперечной, - откинув челку, продемонстрировала я все это.

- Да ладно тебе, доча! - добродушно пробасил папа. - Такой лоб, как у тебя, еще поискать!

Они уже простили меня. Очень благородно! А может быть, я еще не чувствую себя достойной. И меня, может, бесит этот снисходительный тон! И то, как мама пододвигает «оливье». И, помимо этого, ее свитер с блестящим воротничком.

- А может, лучше бы ваша Светлана разошлась с супругом? - словно невзначай, с невинным лицом предположила я. - Такая красивая, порядочная… Может, нашла бы кого получше!

За столом на секунду воцарилось ошеломленное молчание. Это ведь, ни больше ни меньше, покушение на семейную легенду! И конечно, они тут же патетически воскликнули в два голоса:

- Да ты что?! А дети?!

А я, разумеется, делать нечего, - спасовала: кивнула с постным лицом. Справедливость восторжествовала. Броня крепка, и танки наши быстры. И далее мне, как не только не спасшей ни одной семьи, но даже не удосужившейся завести свою собственную, осталось только помочь маме разливать чай.

Домой - да, домой! К Валерию! - я возвращалась в маршрутке. Как милы, бесшумны, кротко-уютны эти миниатюрные пристанища на колесах! Люди в них располагаются рядом или лицом друг к другу на расстоянии, побуждающем к доверительным беседам и даже шепоту. Лица их видны во всех подробностях. Вот сейчас женщина на сиденье у окна читала маленькую книжечку - обложка была завернута, названия не видно, но очертания абзацев явно принадлежали художественной прозе. И как-то очень трогательно это выглядело: пышная, солидная дама среднего возраста, всецело погруженная в мир крохотных черных значков и отгородившаяся от окружающей действительности, в которой, если судить по одежде, прическе и пальцам в кольцах, жилось ей вполне благополучно.

И вдруг настала легкая минута!

Это удивительное блаженное состояние, о котором меня иногда подмывает спросить у Римуса или Людасика: бывает ли с ними такое? - но я как-то не решаюсь. Спросить у мамы я тоже не решаюсь, но по другой причине: она скорее всего не поймет - ведь в ее жизни все так убедительно и естественно, складно и логично.

Легкая минута случается непредсказуемо, в ничем не примечательный момент, когда, например, едешь в маршрутке, закончив главные дневные дела, а день еще длится, и вдруг оглянешься вокруг и даже поразишься - до чего хорошо! Улицы плывут мимо, и всюду кипит и плещется жизнь: смутно-таинственные силуэты за стеклами автомобилей, люди, идущие по тротуару, и люди, стоящие на остановках (но через мгновение и они двинутся по своим неведомым делам), девушки в черных или темно-синих джинсах, в легких курточках, отделанных мехом, тоненькие, стройные; молодые мужчины с кожаными папками, уверенными лицами, говорящие по сотовым телефонам, пока что несомненные хозяева своих судеб, кузнецы своего… нет, пожалуй, в этом контексте уместнее сказать - благополучия; и тут же у перекрестков примостились старушки с семечками, забавно-деревенские, с приветственным любопытством созерцающие всю эту текущую мимо суету иного века. И мы, проплывающие мимо в своем миниатюрном экипаже, словно объединяемся этим чутким молчанием, этим кратким, но блаженным положением привилегированных созерцателей бытия. И вот тут-то и настает эта минута (и ее можно легко уловить, если хорошенько прислушаться! причувствоваться! ), когда каждый из случайных попутчиков с каждым кварталом становится все ближе и понятнее, независимо от возраста, пола и семейного положения…

Все испортила Метелкина.

Сначала ее рогатая шапка вполне органично вписалась в пейзаж и даже приятно оживила его. Но когда я, осторожно задвинув за собой дверь маршрутки (чтобы не спугнуть доверительного молчания внутри!), в несколько не совсем грациозных прыжков догнала ее и двинулась рядом, - эта девица одарила меня взглядом, каким школьники скользят по формулярам под конец экскурсии «Умение пользоваться библиотечным каталогом».

- Антонина?! - негодующе прикрикнула я.

И только тут поэтесса вздрогнула, остолбенела, ойкнула и вообще пришла в себя. Однако не до конца: разговор наш не забурлил, как обычно, ручьем, а вяло заструился по обмелевшему руслу в направлении «ну как дела» и «что новенького».

Дела оказались не блестящими: Метелкину отчисляли из института. Она, оказалось, провалила два зачета, а третий умудрилась не сдать с прошлой сессии.

- Ничего себе! - ужаснулась я. - Это на каком же ты курсе?

- На третьем. Между прочим, тройка - мистическое число! Божественная гармония! А может быть, это мне знак свыше! Знак, что я иду не своим путем! - с вызовом было заявлено мне.

- М-м… Как говорит одна моя знакомая учительница английского - мэйби-мэйби, пехэпс-пехэпс… Да подожди ты! Куда несешься?!

- Куда-куда… Живу я тут через дорогу. Хочешь - пошли! - с некоторым раздражением предложила она.

Я немного поразмыслила. Спросила:

- А чай у тебя есть?

- Даже кофе! - оскорбленно уточнила Метелкина.

Проживала поэтесса на квартире: по ее словам, то был когда-то купеческий дом. Снаружи этот дом выглядел так, словно его не реставрировали как раз с купеческих времен. Изнутри, впрочем, становилось ясно, что нет, реставрировали, и весьма активно: с размахом выстроенные купеческие хоромы приблизительно четырехметровой высоты были поделены на комнатушки площадью примерно в две просторные собачьи будки.

В одну из этих каморок Антонина втиснула меня и сама втиснулась следом. Чудо! Здесь умудрилось разместиться еще и кресло-кровать, а над ним, на вбитом в стенку гвозде, - вешалка с одеждой.

- А стол у меня - вот! - похвасталась поэтесса и хитроумным маневром пристроила к подоконнику некрашеную доску, косо подперев ее палкой.

- Ну а книги? Книги в этом доме имеются? - придирчиво осведомилась я и еще раз огляделась.

В ответ хозяйка со скрипом распахнула створки того, что я приняла было за заколоченную дверь в стене. За створками обнаружилась кладовочка вместимостью с полкомнаты, одновременно служившая, как стало ясно, книжным шкафом, комодом, буфетом и чуть ли не холодильником. Пока Антонина управлялась в кухне с чайником, я успела не только познакомиться с ее библиотечкой, но и рассортировать ее тематически: Стивен Кинг, фэнтези и поэзия. Не удалось разобраться лишь с неряшливой стопкой журналов.

- Но пыль надо все-таки иногда вытирать! - свекровьим тоном заметила я по возвращении хозяйки. - Девушка взрослая, на выданье… тем более учебой теперь не обремененная…

- Ни на каком не на выданье! - отрезала Метелкина и сердито обрушила на стол чайный инвентарь: чайник, две чашки и две ложки.

- Что так сурово? Обет безбрачия? Поэтичекая карьера? Или, может, феминизм? - вежливо интересовалась я, помогая извлечь из кладовой банку яблочного варенья и кулек с надкусанным батоном.

Антонина вдруг бросила все, прошлась по комнате и остановилась. Точнее, с трудом протиснулась между стенкой и моими коленями и забилась в угол. На лице у нее установилось выражение, среднее между жалобным и торжественным: лупоглазое личико вздернулось и заострилось, а уголки губ загнулись вниз.

- История моей личной жизни окончена! - с вызовом сообщила она. - Мой любимый человек… ну, короче, не свободен.

Я сочувственно покивала головой и принялась разливать чай. Нельзя сказать, чтобы меня вовсе не интересовала история личной жизни Метелкиной, но заранее смущали выражения, в каких она могла быть