готовое каждого и понежить, и покачать на волнах, и точно так же невозмутимо и безмятежно утопить… Те же самые кусты и деревья, охотно скрывавшие от любопытных нескромных взоров наглую парочку влюбленных… Тот же самый поздневечерний, обезлюдевший и остывающий от дневной жары пляж, на теплый песок которого молодой волк властно, мягким сильным прикосновением ладони бросал Ингу и тотчас жадно ложился на нее, наспех срывая эфемерные летние одежки… И начиналось приторно-сладкое, упоительное безумие, когда два тела хорошо понимали, как им плохо в одиночку и пытались получить от партнера максимум наслаждения, отыскать что-то необычное, еще неведомое… Двое расходовали на это все свои довольно большие по молодости запасы сил, бездумно расшвыривались ими, уверенные, что нет на Земле ничего чудеснее слияния на влажном, потихоньку остывающем песке…
Они готовы были не отлипать друг от друга сутками. К сожалению, это не получалось.
— Ну, ты и шлюха! — однажды отвалившись от Инги, прокомментировал Леха. — Настоящая блядища в натуральную величину! Только пока бесплатная. Скажешь, нет?
Инга грубо вырвалась из его ленивых объятий, становившихся после близости автоматическими и дежурными, и недобро прищурилась. Лехе показалось, что у нее даже моментально вытянулись и заострились нос и подбородок.
— А ты скажешь, что ты не сволочь?
Он догадался, что отвечать надо осторожно:
— Отчасти да
— Значит, признаешь? Ну, и меня ты тоже определил правильно… Отчасти…
— От какой части? — заржал он. — От задницы, от сисек или от писки?
— Заткнись! — велела Инга. — Была бы я другой, тебя бы не устраивала! Скажешь, нет? — передразнила она его.
Он ухмыльнулся:
— Скажу да. Только это, лапка, которую так приятно лапать, абсолютно ничего не меняет в твоей биографии. Попомни мое слово, она у тебя будет бурная и богатая событиями! Такие, как ты, мирно и спокойно не живут, не умеют.
Перед его отлетом в Москву они никак не могли расстаться. Поднимались, пытались одеться и вновь бросались на смятый их телами, утрамбованный песок.
— Мне пора… — бормотала Инга и опять тянулась к Лехе полуоткрытым ртом.
— Ненасытная! — с удовольствием сказал Леха. — Как ты будешь без меня?
— А сам? Ты точно такой же! — отозвалась Инга.
— Да я себе в Москве девку найду запросто! — хмыкнул Леха. — Даже искать не придется. У меня их там навалом! Ждут не дождутся, когда возвернусь с югов.
— И я тоже найду, — откликнулась Инга.
На мгновение ей стало больно, очень больно. Оттого, что ее жизнь так резко, внезапно, не по ее желанию, изменилась и стала зависеть от мужчины. Оттого, что она теперь другая. Оттого, что вновь приходится расставаться…
— Пойду работать и найду! — упрямо повторила Инга.
Леха лениво ущипнул ее за грудь.
— Прямо новый нерастянутый эспандер! — восхитился он и внимательно осмотрел голую подругу, лежащую с ним рядом, с ног до головы. — Конечно, найдешь! Запросто! С твоими телесами! Каждому захочется словить этакий кайф! И хвастливо подумать: так много — и все мое! Увидеть тебя и не захотеть способен лишь законченный дебил. Только вот что… — он чуточку помедлил, — я понимаю, что несу чушь, и ты меня не послушаешь, понимаю, что сам скотина… И все-таки… Попробуй остановиться! Иначе плохо кончишь. Я дело говорю.
— Ладно, — вяло отмахнулась Инга. — Пойду работать и остановлюсь. А следующим летом приеду в Москву поступать в университет. Тогда увидимся, да?
— Если до того времени меня кто-нибудь не подстрелит, — проворчал Леха.
Инга приподнялась на локте. А ведь она до сих пор абсолютно ничего не знает о молодом волке… Ни о его профессии, ни о его семье… Вообще ничего!
— Ты что, бандит? — спросила она. — Киллер? Или простой ворюга?
— Ну, почему сразу — киллер! Ворюга! — простонал Леха. — На другое у тебя фантазии не хватает? Я как раз их ловлю. Но это к слову, трепаться о том не советую. Вот тебе мои телефоны, — он порылся в сумке, вырвал из блокнота листок и записал два номера.
Инга вспомнила Павла… Если так будет продолжаться, вскоре у нее соберется коллекция московских телефонных номеров. Зато будет кому звонить по приезде в столицу. И чем себя занять.
Леха улетел. Инга, немного поскучав, отправилась на работу.
Ей показалось, что здесь застыл странный, особенный, непередаваемый запах, запах редакции с ее бумагами, принтерами и свежими номерами газеты. Он ей понравился, зато неприятно удивила почти вокзальная суета. Весь день мимо нее проносились люди с важными деловыми лицами, и Инга тщетно пыталась их разглядеть. Потом появился щуплый человечек — корреспондент, рассматривавший Ингу неодобрительно и необъяснимо горько и скорбно поджимавший сухие узкие губы.
Первые недели прошли напряженно. Инга старалась делать все, что ей говорили, искала темы, писала заметки, училась набирать их на компьютере… Понемногу ее корреспонденции стали печатать. Родители по-детски радовались и гордились, открывая газету и находя подпись под информашкой 'Инга Охлынина'. Мать купила альбом для фотографий, аккуратно вырезала все Ингины материалы из газет и наклеивала в альбом.
И все бы продолжалось в одном ритме, если бы через два месяца после начала ее трудовой деятельности Ингу не завалил как-то вечером на диван, когда в редакции никого больше не оказалось, тощий корреспондент. Он возбужденно сопел, молча задирая ей юбку и ощупывая костлявыми пальцами плотные ляжки.
Инга тоже молча выдиралась из его противных рук. И она бы, конечно, вырвалась, хотя он яростно цеплялся за ее ноги и пытался удержать силой. Но этой силы в нем оказалось недостаточно. Куда ему до молодого волка!
— Подожди, подожди… — бормотал он. — Не торопись… Прямо роскошное тело… У меня никогда не было таких женщин…
'И никогда не будет!' — хотела сказать Инга, но почему-то передумала. Плоть уже начала понемногу бунтовать и требовать своего. Не помогали даже редкие мастурбации, к которым Инга относилась с брезгливостью и неприязнью. Правда, в школе, еще в младших классах, когда едва-едва начали обрисовываться и набухать несмелые грудки, Инга неожиданно обнаружила любопытную вещь. Это стало почти открытием. Если крепко зацепить ножку за ножку и сильно-сильно их сдавить в самом верху, вдруг наступает удивительно приятное, никогда раньше не испытанное ею чувство.
Она стала практиковать такие блаженные зажимы ног, и только спустя много лет догадалась, что экспериментальным путем набрела на самый простейший способ мастурбации.
Сказать об этом кому-нибудь было стыдно даже в детстве, хотя причин своего стыда Инга не понимала. Зато нашла себе облегчение. От чего? Этого она тоже тогда абсолютно не понимала.
И сейчас под неумелыми, робкими, хотя и откровенными руками она вдруг начала задыхаться, ловить ртом воздух, хотела что-то ответить, но не могла выговорить ни слова. Он касался ее тела сквозь платье, щупал ее, как хозяйки курицу на рынке, а она изнемогала от этой примитивной, расслабляющей ласки. Плюнув на все, она помогла ему себя раздеть и отдалась с таким удовольствием, какого от себя не ожидала.
Закончив, он неожиданно вскочил, подобрал падающие трусы и джинсы, наспех юркнул в них, крикнул: 'До завтра!' и выбежал из комнаты. На выходе он, как ни в чем не бывало, оделся, взял плащ и совершенно спокойно вышел на улицу.
Инга, лежа на диване, звонко хохотала. А потом задумалась. Что значит его загадочное 'До завтра'? И как ей теперь с ним себя вести? И что делать дальше: продолжать внезапно начавшиеся отношения или холодно и церемонно разорвать их?
Она ничего не могла придумать и решить. И пошла домой.
У матери как обычно болел позвоночник. Она лежала и попросила Ингу разогреть себе ужин самой.
