принес в ее жизнь праздник. Пускай короткий, сиюминутный, но незабываемый и дающий силы и возможность жить спокойно довольно долго после того, как стихнут фанфары и погаснут фейерверки…
Олеся уже приблизилась к порогу четвертого десятка, поэтому заблуждения со словом 'навсегда' не для нее. Она все понимала и не хотела ничего понимать. Думать о последствиях надоело. Но следующий шаг на их общем пути — если он станет общим! — должна сделать именно Олеся. Как ни решителен Карен, ему вряд ли по плечу столь свободный и дерзкий поступок.
Полина пришла сказать спокойной ночи и тихо удалилась в свою комнату, бережно неся мышку на открытой ладошке. Олеся и Карен остались вдвоем. В комнате повисло тягостное молчание, прервать которое казалось невозможным. Наконец Карен собрался с духом и решил попрощаться. И тут Олеся вдруг протянула маленькую, подрагивающую кисть и вложила ее в руку Карена. Мальчик сразу быстро и сильно сжал драгоценную добычу смуглыми пальцами. Они тут же осторожно, но уверенно поползли по запястью Олеси, потом по руке до локтя, и дальше, выше, становясь все осторожнее и настойчивее, все горячее, отодвигая легкий рукав почти до плеча.
Олеся должна была сегодня задержать Карена всеми правдами и неправдами. Хоть на час, на два, на одну ночь, но пусть он останется, пусть не уходит, пусть побудет, посидит возле нее… Только вот это совершенно напрасно: ребенок не в состоянии просто сидеть рядом. Он вовсе не из таких. Сильные руки рванули Олесю к себе, а она… она и не собиралась сопротивляться. Чего уж там, когда все давно за них решено и расписано высоко на небесах!.. В той неведомой им книге судеб установлены и дни, и часы, и минуты… Отмерены радости, болезни и страдания. Определены отношения, встречи и разлуки. И Олеся покорно прижалась к Карену, слегка удивленного бременем взрослеющего, требующего своего собственного удовольствия тела.
Оно еще не слишком тяготило мальчика. Только иногда, редкими одинокими вечерами. Но сейчас оно словно сорвалось с цепи, встало на дыбы, стало неуправляемым и страшным. Карен впервые ощутил его верховную власть над собой, его всемогущество и значимость: о подлинной силе тела мальчик до сих пор даже не догадывался. Пожалуй, оно хотело доказать свое единоначалие, и Карен готов был с ним сейчас согласиться. В сгустившейся темноте и тишине, наполненной срывающимся дыханием Карена, Олеся легко, просто, как делала всегда, сбросила с себя кофточку и юбку, оставшись в одних мифических трусиках и призрачном лифчике. В эти минуты она почти не соображала, что делает. Задумайся хоть на мгновение о себе и своем поведении, остановись хоть на секунду — и она ужаснулась бы своему поступку. Какая там серо-голубая! Она творила сегодня нечто страшное, сродни преступлению.
Бесшумно, осторожно ступая босыми ногами, Олеся повела за собой Карена, держа его за палец. Мальчик тихо шел за ней, слушая, как стучит в тишине его рвущееся на волю, зайцем прыгающее сердце. Олеся провела его в спальню и, бросив на ковер трусики и лифчик, неслышно скользнула в разобранную постель. Олесины неаккуратность и лень, которые сначала восхищали, а потом раздражали Валерия сходством с безалаберностью Эммы, сегодня здорово выручили: словно приготовленная заранее кровать не отняла ни секунды драгоценного времени. Карен метнулся за Олесей, неожиданно опытный и умелый. А она-то думала, что связалась с ребенком… Кто его научил?.. Впрочем, это совершенно неважно… Сейчас вообще ничего на свете не имело значения. Атомная война, землетрясение в девять баллов, массовое падение метеоритов, столкновение с соседней планетой и ураган, готовый напрочь смести Москву с лица Земли — ничто не могло остановить их или заставить просто вспомнить о чем-нибудь другом, кроме постели в спальне Олеси. Руки Карена торопливо и жадно скользили по ее телу сверху вниз, все ниже и увереннее… Колени сомкнулись с коленями, и вдруг Олеся ощутила что-то странное, непонятное: дыхание мальчика внезапно оборвалось на полувздохе, руки безвольно упали, и он навалился на нее всем весом молодого тренированного тела.
— Что с тобой, Карен? — испуганно прошептала Олеся, пытаясь одновременно высвободиться и поднять его голову. — Почему ты не отвечаешь?
Мальчик лежал совершенно неподвижно, уткнувшись теплым, по-детски нежным лицом в грудь Олеси, и она никак не могла ни сдвинуть его, ни хотя бы повернуть на бок.
— Господи, помоги мне! — в ужасе взмолилась Олеся. — Не оставляй меня, Боже! Неужели я совершила столь тяжкий грех, что Ты так страшно наказал меня?! Что это с мальчиком, Господи!
Ей мерещились кошмары. Сначала она убила своим легкомыслием Валерия, а теперь — Карена. Не многовато ли за один вечер?.. Хотелось закричать, разбудить весь дом, забиться в истерике на ковре… Наконец Олесе с великим трудом и Божьей помощью удалось все-таки положить Карена рядом и повернуть к себе его лицо. В свете ночной рекламы, скупо освещающей уголок спальни, она увидела полузакрытые, закатившиеся глаза. Дыхание мальчика было слабым, едва слышным, сердце постукивало еле-еле — он лежал в глубоком обмороке. Даже нервы Карена Джангирова не выдержали такой чудовищной, непомерной душевной нагрузки и перенапряжения. Ему все-таки сравнялось только пятнадцать лет…
Олеся вскочила и метнулась к аптечке. За сегодняшний вечер ей приходилось второй раз спасать своих верных и прекрасных рыцарей. В себя Карен не приходил довольно долго, хотя, вероятно, время казалось вечностью одной Олесе. Она в отчаянии терла Карену виски, брызгала в лицо водой, растирала грудь, пробовала даже неумело делать искусственное дыхание…. Ничего не помогало. Когда Олеся уже решила, что погубила ребенка и нужно вызывать врачей и милицию, Карен открыл глаза и с трудом улыбнулся.
— Я, кажется, сильно напугал вас, Олеся Гле… — начал он и запнулся.
Выяснилось, что он пока не мог назвать ее иначе, хотя прежнее обращение звучало попросту глупо.
— Карен, — сказала Олеся и замолчала, не в силах продолжать. — Карен, — повторила она и тихо заплакала, как плакала совсем недавно.
— Ну вот, снова вы плачете, — растерянно и смущенно прошептал мальчик. — И опять из-за меня….
— Нет, вовсе не ты, — ответила Олеся, — вовсе нет…
Смуглые руки вдруг снова потянули ее к себе. Отступать от своих желаний и намерений мальчик не собирался в любом состоянии.
— Карен, — в третий раз жалобно повторила Олеся, — тебе только что было плохо… Ты совершенно не думаешь о здоровье…
— Конечно, — согласился он. — Я думаю только о тебе… О чем я еще могу сейчас думать?
Время потеряло для них свой бег и стало совершенно незаметным.
…Немного поспав, Карен проснулся таким же бодрым, каким пришел сюда вечером, и снова потянулся к Олесе. Она недоумевающе пробормотала в полусне:
— Сколько же можно? Успокойся!
— Никогда! — лаконично и твердо ответил сын Джангирова. — Я думаю, что можно сколько угодно! Лишь бы ты мне разрешала…
Назвать ее по имени он пока еще все-таки не мог.
Дома у Карена творилось что-то невообразимое. Родители, о которых он и не вспоминал, были на грани сумасшествия. Испуганный Левон забился в угол дивана и наблюдал оттуда все происходящее. Дуся металась от окна к дверям, прислушиваясь к шагам на лестнице, и то и дело повторяла зареванной, опухшей от слез Маргарите, что мальчик вот-вот появится, что с ним ничего не могло случиться, потому что Бог не допустит, чтобы с таким мальчиком… Дальше она умолкала, а Марго начинала рыдать с новой силой. Ашот, который старался спокойно и терпеливо ждать прихода сына, полагая, что тот просто где-то задержался и не сумел по какой-то, необъяснимой пока причине позвонить, за полночь тоже начал терять присутствие духа.
В панике Маргарита, воспользовавшись тем, что Ашот ушел ненадолго к себе в кабинет, набрала домашний номер квартиры Малаховых. К телефону подошла Эмма.
— Эмма Дмитриевна, извините, я так поздно, — сбивчиво, путаясь в словах, прерываемых слезами, начала Рита, — но у нас пропал мальчик… Я просто не знаю, что мне делать… Его мобильник отключен…
Эмма встревожилась.
— Не волнуйтесь, Маргарита Петровна. С Кареном ничего страшного не случилось, я уверена. В школе
