был первым, то уж проследил бы, чтоб именно так и вписали. Должность была никак не генеральской, и ей не соответствовали все эти замашки: полуприкрытые веки, чуть заметные кивки; его вопросы: «Как здоровье? Как семья? Как работа?», которые он повадился задавать мне, не оставляя пауз для ответов.
Теперь я понял, почему буквально с первой же минуты распознал в нем начальника. Копируя кого-то, перед кем прежде заискивал, этот провинциальный заместитель вжился в утрированный образ, в карикатуру. Впрочем, нетрудно было догадаться, что служебное положение позволяло ему воровать дефицитный цемент, спекулировать ванными и умывальниками.
– Денег было море? – подмигнул я.
Он не испытывал ни малейшей неловкости, хотя вместо крупного руководителя в нем признали – крупного афериста.
– Паверишь! – сказал он вдохновенно: – Никогда я не знал, сколько у меня денег…
Он закапывал свои миллионы в подвале, спускал пачки сторублевых купюр на веревке в запаянной консервной банке в жижу дворовой уборной и жил в постоянном страхе: если поймают – расстрел… Потому и уехал.
Из какого источника питалось его презрение к Скульптору, к Ежику, ко всем остальным таксистам?..
8
Всю жизнь я прожил в России, а России – не знал… Разве не из таких вот «работяг», «шоферюг», продавцов, официантов, не из Доктора, у которого они все лечились (и который был убежден, что грибы становятся ядовитыми, если по ним проползет ядовитая змея), да еще Начальника, авторитет которого они признавали, разве не из этих самых человеческих единиц складывалось то, что мы все называем – СОВЕТСКИМ НАРОДОМ? Более того: люди, с которыми меня столкнула судьба – в НьюЙорке, на таксистской стоянке, за тридевять земель от страны, где мы родились и выросли – были никак не худшей частью этого народа. Они были тружениками и не были пьяницами. Если утром шел дождь, они не приезжали встречать первый самолет: отвозили жену – на работу, детей – в школу, хотя за это им приходилось расплачиваться лишним часом ночного труда.
Они были евреями, когда шли в синагогу, чтоб после службы поклянчить у раввина «мэбэль». Они были грузинами, когда чванились: «Разве вы можете понять, как мы жили?». Они были советскими, когда поссорившись с пассажиром, грозили американцу: «Подожди, вот придут наши!».
Таксисты были ничуть не хуже и не глупее людей, с которыми я привык общаться. Единственное отличие, которое я заметил, заключалось в том, что кэбби – и белые, и черные, и русские, и американцы – обладали, если можно так выразиться,
Любой из моих пассажиров рассказывал о специфике своего куда более сложного, чем наш, бизнеса – несколькими фразами, за пять минут или за десять, сообразуя степень подробности лишь с продолжительностью поездки. Мои же нынешние приятели, таксисты, не умели этого, как я не умел ездить задним ходом. Если я спрашивал, что нужно делать, чтобы зарабатывать побольше, они отвечали:
– Умным не будешь…
Морща от напряжения лоб, – столь заумным показался ему мой вопрос, – кэбби-ветеран из Бенсонхерста сказал:
– В такси нужно иметь «мазл».[36]
– Будешь работать – научишься! – резюмировал Алик-с пятнышком.
Доктор подвел ко мне кадрового водилу, с которым когда-то работал в таксомоторном парке в Одессе:
– Скотина, объясни человеку все, как следует, чтоб он не мучался!
– Почему не объяснить? – кивал таксер. – Он не делает бабки потому, что медленно едет. Я видел, как он едет…
Тем острее было задето мое самолюбие, что укол был справедлив. Я спросил:
– С какой скоростью ты сейчас ехал в «Кеннеди»?
– Семьдесят.
– Но ведь ты же часа полтора проторчишь здесь и потом под отелем – не меньше. Какой смысл в том, что ты выиграл десять минут на шоссе?
– Это дело привычки.
– А гнать с такой скоростью – не опасно?
– Работа на транспорте связана с авариями.
Можно хоть что-нибудь почерпнуть из таких объяснений? Скажите, можно?
– Доктор, вы в Союзе тоже водили такси? – поинтересовался я.
– Почему вы так решили? – обиделся Доктор.
– Я уже несколько раз слышал, что вы работали в таксопарке.
– Но я работал врачом. – Он благодушно улыбался: – «Скотобаза» – это же лучшие годы моей жизни!
– А что вы там, собственно, делали?
– Стоял на проходной и каждой скотине говорил: «Дыхни!». К обеду я был уже пьяный без водки…
Стоявшие вокруг нас таксисты заржали.
– Чем же вам эта роль так нравилась?
– «Нравилась»? «Роль»? – насмешливо переспросил Доктор. – Тем, что каждая скотина давала мне двадцать копеек!
Я поморщился, и губы Доктора искривила ирония:
– Посмотрите на него: ему противно! Он такой интеллигентный, что умеет даже писать по-английски! Что ты понимаешь? – клевал меня Доктор. – Я же лечащий врач с многолетним опытом. Я принимал в поликлинике по сорок больных в день и после этого ходил по вызовам: у меня пухли ноги! Я работал, как вол, как ишак, а получал восемьдесят рублей в месяц. Ты забыл, сколько стоила курица на базаре? Десять рублей! Килограмм картошки – рубль, мы же подыхали с голоду!..
Он глядел куда-то мимо меня, будто там, за моей спиной, находился самый важный для него слушатель.
– Если я приходил в дом, где на столе стояла тарелка с яблоками, так я уже смотрел не на больного, а на эту тарелку, пока мне не говорили: «Доктор, пожалуйста, скушайте яблочко». Тогда я брал
Доктор опять бросил взгляд куда-то мимо меня.
– Мы жили в одной комнате с родителями на четырнадцати метрах. Моя жена каждую ночь отворачивалась к стенке, она стеснялась! Я постоял месяц на проходной таксопарка – мы ожили! Мы имели, что кушать. Мы через год купили кооперативную квартиру!..
На русских таксистов то, что говорил Доктор, не произвело впечатления. Разве только врачи там бедствуют? Обо всех, кто не умеет подворовывать, там говорят: человек не умеет жить. Наш разговор был никому не интересен, и он заглох бы, если бы, оглянувшись, не заметил я, куда поглядывал Доктор: за моей спиной стоял толстый мальчишка Иоська, тот самый, что возил с собой баночку… Тут черт дернул меня за язык:
– Погоди, – перебил я Доктора. – Если тебя, врача, советская власть так унизила и ты был вынужден собирать на проходной по двадцать копеек с рабочих, то почему же, попав в страну, где живут не «скоты», а люди, ты ее проклинаешь?
– Атомную бомбу им на голову! – закричал Доктор и бросил быстрый взгляд на мальчишку. Дался нам обоим этот мальчишка…
– Бомбу? – переспросил я. – За то, что твоим старикам дали пенсии? За то, что твоя семья и твои родители живут в бесплатных, по сути, квартирах? За это?
Неосторожные слова мои упали, как спичка – в сено. Что поднялось!
– Поц! Поц! – в одну душу орал весь кружок, а Доктор схватился за голову и стонал:
– Бож-же! Как-о-ой поц!
– Нам дают то, что нам положено!
– Положено!
