– Будет! – кричал новгородец. – Но только на одного коня, тебе это не в опасность.
– Жадный какой!.. – хрипел печенег.
– Хорошо еще, не в Босфоре идем, там бы совсем против течения, – продолжал перечислять Радомир, как им повезло. – И ветер с севера утих. А то бы пришлось топить их всех…
– Еще лучше, что они твоих слов не слышат, печенеги.
– Хорошо, что нам не тихо сейчас идти надо, а то как бы им глотки заткнули? Крику-то! Пришлось бы топить…
– Сейчас чем шумнее, тем страшнее. Хорошо нас видно из Города?
– Доберемся до места, пойду спрошу у василевса.
Олег вышел к берегу.
– Не знал, что такое маленькое море так напугает печенегов, – сказал князь. – Надо бы и нам возле Киева свою Пропонтиду сделать. Или у порогов. Ой как надо бы!
Велемудр стал честно прикидывать в уме, можно ли это сделать: плотины навести… Стратимир покачал головой:
– Легче Пропонтиду отсюда вывезти – в кубках, в ковшах.
С плота прыгнул в воду Радомир, высоко поднимая толстую свечу. Плеснул водой себе на лицо, фыркнул:
– После такого дела, князь, меня уже ничем не возьмешь! Скажи: я все стены константинопольские по камню разберу. Но печенегов возить…
Весь мокрый, как будто из его кожи сочилась сквозь поры вода, выходил на берег новгородец.
– Холодно, – сказал он сам себе. – Отведите меня к костру!
Он устал за утро, день и ночь.
Первые всадники поскакали мимо лагеря, вдоль цепи лучников. Им указали, где ручей. Помчались пить.
Во дворце
Вестники разбудили Большой дворец. И так было трудно уснуть, а тут еще:
– Они переводят конницу с того берега!
Логофет дрома покачивался, держась руками за голову:
– Конница! Неужели арабы! Неужели у славян договор с ними!
Царский брат Александр смотрел на Фому с презрением.
Логофет заметил это: «Неужели он не понимает, что грозит сейчас Городу?»
– Какая разница! – рявкнул Александр. – Стены от этого не рухнут!
«Может быть, это он устроил, его это дела? – подумал Фома. – Его желание стать василевсом зашло так далеко, и он сделал тайным проход варваров к Городу?»
– Сколько их? – спросил Самона вестника.
– Не сосчитать. Огней много. Конники уходят в рощу. Совсем не видно.
– Огней много, а ничего не видно?! – переспросил Самона.
Вестник поклонился с перепугу.
Василевс не выходил к ним, молился.
Глаз Самоны
Под утро к паракимомену прибежал человек, приставленный следить за Абу Халибом. Он сказал, что вчера под Царским портиком какой-то, с виду ученый, чудак говорил, что к Городу идет еще сто тысяч воинов. И вот они – прибыли ночью.
– Сто тысяч?
– Да. Столько же, сколько славян, говорил он.
– Кто говорил?
– Я помню лицо, но не знаю его.
– Как хочешь и что хочешь помни, но решается твоя судьба. – Самона прикинул в уме насыщенность Города людьми и знания своего шпиона. – Три часа или вечность, выбирай сам.
Выходя от него, шпион поймал себя на предательской мысли: стоило ли доносить, конники все равно уже у Города.
Ночные домыслы логофета дрома и утреннее сообщение агента Самоны родили в Городе страшную весть: под Константинополь прибыли сто тысяч арабов. Город поверил не задумываясь. Начиная со вчерашнего дня, его трудно было удивить числом и внезапностью.
На самом деле печенежских конников было полторы сотни.
Глаз Самоны дождался вчерашнего прорицателя под Царским портиком. Стража арестовала потрепанного ромея открыто, доставила во дворец. Он и на самом деле оказался недавним секретарем одного константинопольского вельможи. Самона лично руководил пытками, но длинноволосый секретарь не
