— Татагатха?
— Я носил и это имя.
Человек хотел подняться, но не смог. Глаза его сохраняли мирное выражение.
— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил он наконец.
— Ты много говорил в бреду.
— Да, я был очень болен и, без сомнения, болтал. Я простудился на этом проклятом болоте.
Татагатха улыбнулся.
— Одно из неудобств одиночного путешествия: если упадешь, тебе некому помочь.
— Истинно так, — согласился человек. Глаза его снова закрылись, дыхание стало глубже.
Татагатха сидел в позе лотоса и ждал.
Когда Ральд снова проснулся, был уже вечер.
— Пить, — сказал он.
Татагатха дал ему воды.
— Голоден? — спросил он.
— Пока не надо. Желудок возмутится. — Он приподнялся на локтях и пристально посмотрел на ухаживающего за ним, а затем снова упал на мат. — Ты Будда, — утвердительно сказал он.
— Да.
— Что ты собираешься делать?
— Накормить тебя, когда ты скажешь, что голоден.
— Я хотел сказать — после этого.
— Следить, как ты спишь, чтобы ты снова не впал в горячку.
— Я не это имел в виду.
— Я знаю.
— Что будет после того, как я поем, отдохну и снова обрету свою силу?
Татагатха улыбнулся и вытянул шелковый шнур откуда-то из-под одежды.
— Ничего, — ответил он. — Совершенно ничего. — Он набросил шнур на плечо Ральда и отдернул руку.
Ральд качнул головой и откинулся назад. Затем потянулся и ощупал шнур, накрутил его на пальцы и затем на запястье. Он погладил его.
— Это священный, — сказал он через некоторое время.
— Похоже на то.
— Ты знаешь его употребление и его цель?
— Конечно.
— Почему же ты не хочешь ничего делать?
— У меня нет нужды ходить или действовать. Все приходит ко мне. Если что-то должно быть сделано, это сделаешь ты.
— Я не понял.
— Это я тоже знаю.
Человек уставился в темноту наверху.
— Я попробую поесть теперь, — объяснил он.
Татагатха дал ему хлеба и масла. Затем человек выпил еще воды. Когда он закончил еду, дыхание его стало тяжелым.
— Ты оскорбил Небо, — сказал он.
— Это я знаю.
— И ты уменьшил славу богини, чья верховная власть здесь никогда не оспаривалась.
— Знаю.
— Но я обязан тебе жизнью, я ел твой хлеб…
Ответа не последовало.
— И поэтому я должен нарушить самый священный обет, — закончил Ральд. — Я не могу убить тебя, Татагатха.
— Значит, я обязан тебе жизнью, потому что ты обязан мне своей. Давай посчитаем, что эти долги сбалансированы.
Ральд хмыкнул.
— Так и будет.
— Что ты станешь делать, раз ты отказался от выполнения своей миссии?
— Не знаю. Мой грех слишком велик, чтобы я мог вернуться. Теперь я тоже оскорбил Небо, и богиня отвернет свое лицо от моих молитв. Я обманул ее ожидания.
— В таком случае, оставайся здесь. По крайней мере, будешь иметь компанию по проклятию.
— Прекрасно, — согласился Ральд. — Мне больше ничего не остается.
Он снова уснул, а Будда улыбался.
В последующие дни фестиваль продолжался. Просветленный проповедовал толпам, проходившим через пурпурную рощу. Он говорил о единстве всех вещей, больших и малых, о законе причинности, о появлении и умирании, об иллюзорности мира, об искре АТМАНА, о пути спасения через самоотречение и объединение со всем; он говорил о понимании и просветленности, о бессмысленности браминских ритуалов и сравнивал их формы с пустыми сосудами. Слушали многие, слышали немногие, кое-кто оставался в пурпурной роще, чтобы надеть шафрановую одежду искателя.
И каждый раз, когда он проповедовал, Ральд в своей темной одежде садился поблизости, и его черные глаза всегда были устремлены на Просветленного.
Через две недели после выздоровления Ральд подошел к Учителю, идущему по роще в медитации, упал ниц перед ним и через некоторое время сказал:
— Просветленный, я слушал твои поучения, и слушал хорошо. Я много думал о твоих словах.
Будда кивнул.
— Я всегда был религиозным, — продолжал Ральд, — иначе меня не избрали бы на тот пост, который я занимал. Когда я не смог выполнить свою миссию, я почувствовал великую пустоту. Я изменил своей богине, и жизнь не имела для меня смысла.
Будда молча слушал.
— Но я слышал твои слова, и они наполнили меня радостью. Они показали мне другой путь спасения, который, как я чувствую, выше того, которому я следовал до сих пор.
Будда изучал лицо Ральда, пока тот говорил.
— Твой путь отречения поразил меня, и я чувствую, что он правилен. Поэтому я прошу позволения войти в твою общину искателей и следовать твоему пути.
— Уверен ли ты, — спросил Просветленный, — что не ищешь просто наказания за то, что ты в своем сознании считаешь падением, грехом?
— В этом я уверен, — сказал Ральд. — Я задержал в себе твои слова и чувствовал истину, содержащуюся в них. На службе богини я убил больше людей, чем пурпурных листьев на молодых ветвях. Это не считая женщин и детей. Так что я нелегко поддаюсь словам — слишком много я слышал слов умоляющих, убеждающих, проклинающих. Но твои слова подействовали на меня, они выше учения браминов. Я с радостью стал бы палачом на твоей службе, убивал бы твоих врагов шафрановым шнуром, или клинком, или пикой, или голыми руками — потому что я знаток всякого оружия и потратил три срока жизни на изучение его — но я знаю, что это не твой путь. Жизнь и смерть — одно для тебя, и ты не ищешь уничтожения своих врагов. И я прошу разрешения войти в твой орден. Для меня это не так трудно, как было бы для другого. Кто-то должен отказаться от дома и семьи, родины и собственности, у меня же ничего этого нет. Кто-то должен отказаться от собственной воли, а я это уже сделал. Единственное, что мне нужно теперь — это желтая одежда.
— Она твоя, — сказал Татагатха, — вместе с моим благословением.
Ральд получил платье буддийского монаха и стал укрепляться в медитации. Через неделю, когда
