И вспоминает Володя далекое довоенное лето. Тогда он еще в школу ходил. Взял его отец с собой на Рось. Тогда-то он впервые и увидел красные цветы.
«Папа, — воскликнул он восторженно, — посмотри, это же маки!»
«Маки, сынок, красные маки…» — печально согласился отец.
Володя склонился над лепестками и спросил:
«А почему маки не пахнут?»
«Потому что они красные, как кровь. Говорят, что эти цветы вырастают на поле битвы из крови горячей, что упадет на нашу землю».
«А больно ей?» — допытывался Володя.
«Кому?»
«Земле…»
«Больно, сынку, ох как больно!..»
«А там, где дядя Василий погиб, тоже маки выросли?»
«На Дальнем Востоке? Выросли, Володя!.. Кровь, пролитая за родную землю, всегда прорастает».
«А маки — они везде растут?»
«Ой, везде, сынку, везде. На всей нашей земле. Слишком много за нее крови пролито…»
Задумался отец, а потом обнял сына и с тоской сказал:
«И еще больше будет пролито…»
А кто же здесь, в этой степи, для этих маков, кровь свою пролил?
Может, это кровь того пограничника, что там, за высокой могилой, говорили люди, раненый от немцев отстреливался. И овчарка с ним, тоже была тяжело ранена…
Отогнал Володя стадо, подошедшее ко ржи, и подался к могиле. На весь район виднелась она. С трудом взобрался на ее вершину, едва дух перевел.
Оглянулся — нигде ни души. Одна тишина… Ветер из Городища доносит пьянящие запахи луговых цветов, ароматы скошенной травы и тревожно-прогорклой полыни.
С горы как на ладони хорошо видно опоясанное серебристой речкой село Ольшаница…
До войны ребята сюда, в Городище, всем классом приходили и поднимались как раз на этот курган. Конечно, вместе с учительницей, Марией Тодиевной. Любила она очень свой родной край. И как могла передавала свою любовь детям.
Отец, дед Михаил, Мария Тодиевна рассказывали такие легенды.
Будто бы давно, еще до нашествия татарской орды, граница села проходила именно здесь, на месте старого Городища, и там, по правому берегу реки. Называлось село Райгород. Батый стер его с лица земли. А Ольшаница возникла среди ольховых лесов как раз после гибели Райгорода. Отсюда и название — Вильшаница, Ольшаница.
Что и говорить, богатый Райгород. О нем до сих пор напоминают названия таких местностей, как Коваливщина — там стояли крепкие кузницы, как Ткачивщина — здесь ткачи шили… До сих пор в этих местах под землей находят обломки оружия, изъеденные ржавчиной, большие куски железа, битый кирпич.
Как-то даже читала нам Мария Тодиевна книжку, где было написано:
…В году 1527, когда орда совершила великое опустошение, дружины собрались великие и гнали басурманов от Киева до самой Ольшаницы. Войска у хана было тридцать четыре тысячи. В неравном кровопролитном бою под Ольшаницей разбили они орду, освободили из плена свыше восьмидесяти тысяч детей и женщин, насильно захваченных басурманами на Руси — в Подолии, в Подгорье, отбили всю награбленную добычу. И вот осталось лежать на поле боя двадцать четыре тысячи неприятельских воинов и сам воевода Перекопский. А Кучук-бей, Юсуп-султан и Обушак-султан постыдно бежали с малою ордою…
И от всего этого совсем еще маленькое сердце Володи переполнилось гордостью за своих далеких предков, которые смело и самоотверженно защищали родную землю — землю, щедро политую кровью, где росли высокая рожь и гордые красные маки.
Внимательно вглядывался Володя в даль. А там, на горизонте, не тучи грозовые клубятся — то лошади пыль поднимали. Это встают могучие предки — рыцари, защитники края родного…
И чудится Володе где-то далеко-далеко звон бандуры и голос кобзаря:
И зовет этот голос, западает в самую душу, зовет на честный бой за святое дело…
Стоит Володя на кургане. Чья это могила? Какую тайну она бережет? Почему Плоскухою зовется?
А там, на горизонте, столкнулись тучи грозовые — белая, снеговая, с темно-голубой, — как в атаке две лавы могучие.
Жестокий поединок не на жизнь, а на смерть.
Поднялся ветер, рассеял тучи и притих. И показалось Володе, что там, на западе, на том месте, где грохотало, появился всадник. В сверкающем шлеме, весь одетый в доспехи, в левой руке держит круглый щит, в правой — меч…
Володя стоял до тех пор, пока не упали на землю первые тяжелые капли дождя, пока вдруг не сверкнула молния, глухо расколовшая небо, пока не ударил гром…
Бросился Володя в Городище, в ольховые заросли. Настигает дождь. И тогда спрятался мальчишка под могучим дубом. Сбегает по стволу вода и холодными ручейками стекает ему за воротник. Накрылся мальчуган мешком.
«Илья-пророк на железной колеснице едет, — улыбается Володя, вспоминая, как еще маленьким пугала его мать. — Не купайся, сынок, после Ильи. Будешь купаться — верба на спине вырастет».
Прошумел дождь, потешил землю и вдруг перестал. Стало слышно, как капает с деревьев и где-то совсем близко звонко журчит за кустами ливневый поток.
Вскинул голову вверх: от Шарков к Ольшанице кто-то перебросил большой мост — дугу-радугу.
Осветило солнце своими яркими лучами деревья, кусты, блестит, переливается по обмытому нежно- зеленому зеркалу травы. Защебетали птицы. И только гром где-то далеко-далеко сердито рокочет. А на дороге, тянущейся узкой серой полоской от Шарков до самой Ольшаницы, из-за кленов выползала вереница подвод. За ними — девчата. А вокруг, на конях, — полицаи. «На станцию, в Германию!» — быстро догадывается Володя и выбегает на дорогу к вербе. Она была старая, жалкая: еще до войны ударила в нее молния и расщепила ее пополам.
Взобрался Володя на вербу и внимательно стал смотреть на приближающуюся колонну. А когда она поравнялась с оврагом, из нее выскочила какая-то худенькая девочка и бросилась в ольховые заросли. Как птица летела, словно совсем и земли не касалась.
Полицаи засуетились. А тот, что впереди ехал, ударил нагайкой коня и бросился догонять беглянку. Настиг ее возле самого оврага, занес над головой нагайку и полоснул по плечам один раз, другой.
Упала девочка. А полицай соскочил с коня и третий раз занес над головой нагайку… Колонна остановилась.
— Вставай! — услышал Володя остервенелый крик полицая. Он грубо схватил девочку за руку и насильно потащил к дороге.
