щадящей траектории, пролетела мимо.
Она так и лежала, разглядывая безупречное синее небо над головой. Еще видела полпреда, вставшего с бревна с невинным видом и даже показавшего на деревья — вот откуда прилетела!
Потом Столбов шагнул к ней, протягивая руку. Но Таня вскочила сама, сжимая в кулаке шишку, прицеливаясь. Столбов, почти не глядя назад, прыгнул через ствол, пригнулся. И начал «качать маятник», а проще выражаясь, скакать и вертеться, сбивая глаз стрелку.
«Он чуток мальчишка, как все нормальные мужики», — улыбнулась Татьяна, продолжая целиться.
Наконец Столбов замер, превратившись в неподвижную мишень. Таня кинула. Не со всей силы, зато быстро. Полпред стоял, казалось, как жертва обреченная. Но внезапно выкинул руку, перехватил шишку, да так резко взмахнул, что Таня, не очень то верящая в психосоматику, ойкнула, почти ощутив удар по подбородку. Впрочем, псевдоболь сразу прошла, едва она увидела, что шишка по-прежнему в руке ухмыляющегося Столбова. А тот подчеркнуто галантно поклонился и протянул ее метательный снаряд, так и не ставший венцом.
Несмотря на смех и смущения, Татьяна заметила, как кое-кто из свиты, к примеру, Очкарик, смотрит на них с легким удивлением. «Верно, не привыкли, чтобы Михаил Викторович так забавлялся», — подумала она.
— Эх, здесь бы на ночь, с палаткой, — искренне вздохнул Столбов, отряхивая брюки. — Ладно. По коням, хлопцы!
Сунул два пальца в рот, молодецки свистнул, кто-то из шоферов дал длинный гудок — и полпредская свита потянулась к машинам.
Таня задержалась на несколько секунд, жадно вдыхая сосновый воздух. Уже через час не вздохнешь, не откроешь фортку машины. А уж как въедем в Питер, пожалеешь, что нет акваланга — надеть в салоне, да так и выйти, и поскорее в квартиру, к кондиционеру. Дым, будь он неладен. Остаться бы здесь, с палаткой, на ночь. И хорошо бы вдвоем.
Белые ночи в Питере подходили к завершению. Обычно в эти дни середины лета, когда начинаются массовые московские отпуска, туристов на невских набережных прибывает. Но нынче мосты над Невой поднимались-опускались с минимумом свидетелей, как в сентябре.
Виной был тот же смог, окончательно заполонивший город. Во вторую половину июня он перестал быть продуктом машинного засилья. Стоило хоть чуть-чуть потянуть носом, чтобы понять: загорелись торфяники, и в Питер потянулся дым. Горели они повсюду, но особенно доставалось северным районам города: слабый ветерок, не способный притянуть дождевые облака, нагонял дым с Карельского перешейка.
По неофициальному противопожарному календарю, такая напасть начиналась с июля. Поэтому областное МЧС зашевелилось не раньше, чем болотные пожары создали несколько фронтов наступления и распространялись, поджигая сосняки. Траншейные экскаваторы создавали рвы, цистерны заливали водой торфяники. Каждый вечер на карте оперативного штаба отмечались побежденные возгорания. Каждое утро воздушная разведка сообщала о новых очагах. И на самый простой подсчет, их было больше, чем удалось победить.
Труд лесного пожарного был и благороден, и неблагодарен. Горожане смотрели в потемневшее небо, принюхивались и приходили к всеобщему выводу, что пожары никто не тушит вообще.
Торжественный прием в честь Дня независимости проходил в цокольном этаже американского консульства. Завсегдатаи события, привыкшие к залам повыше, шутили: не лучше ли было собраться в бункере, если такой есть?
Шутка была в кассу. Хотя помещение считалось убежищем на случай химической атаки, от доставшей всех гари не удавалось отдохнуть и здесь. То ли она находила ходы и щели, то ли проникала на одежде гостей. Завладела она и разговорами, вытеснив политику международную и внутреннюю. Амплитуда дискуссии качалась от оптимизма, мол, в таком-то году было примерно так, до откровенного алармизма: мол, сейчас безветрие, а подует ветерок с горящих торфяников на Питер, вот тогда — катастрофа.
Столь же неофициальной темой номер два был новый полпред. Говорили, правда, не столько о нем, сколько с ним: помещение небольшое, и с чего перешептываться о человеке, если он здесь. Часто темы пересекались: полпреда спрашивали, не может ли он потушить загородные пожары. Столбов отвечал: рад бы, но полномочия у МЧС. Собеседники, и вице-губернаторы, и крупное купечество, и газетные редакторы, не соглашались с ним, тут же вспоминая различные подвиги полпреда. Тот отшучивался: это я так, партизаню по мелочам.
Под конец мероприятия, когда Столбов начал прощаться, его отвлек для разговора сотрудник консульства.
— Джон Смит, помощник культурного атташе, — сказал он.
Столбов тоже представился, протянул визитку, пристально взглянул на мистера Смита.
— Поздравляю вас с началом политической карьеры, — сказал американец на удовлетворительном русском. — Сейчас наш Госдепартамент разрабатывает культурную программу, включающую установку контактов с городами Северо-Запада России. Детали пока уточняются, но на сентябрьском приеме в посольстве вы сможете встретиться с куратором проекта. Надеюсь, вы сможете появиться.
— Благодарю за приглашение, — ответил Столбов.
— Он не уточнил, какую культурную программу подготовил Вашингтон? — спросила позже Татьяна.
— Нет. Но если бы мистер Смит так быстро бы не ускакал, я бы попытался поговорить с ним не о культуре, а о географии.
Таня удивленно взглянула. Столбов пояснил:
— Загар у него не курортный. Я бы сказал — кандагарский. Может, не из Кандагара, но точно, от долгой полевой работы в Центральной Азии. Да и имечко с фамилией… Это не намек — я работаю под прикрытием, это, считай, табличка.
— Но секреты пока не спрашивал?
— Нет. До приема три месяца, успею собрать.
— Товарищ полпред, и куда вы тайно направляетесь?
За последние два месяца Татьяна незаметно для себя стала и спичрайтером, и визажистом, и, как она сама себя называла, «полевой секретаршей» — во время поездок. Столбов кивком головы просил ее взять трубку и ответить за него. Несколько раз Таня сама принимала решения — кого из звонивших перенаправить в нужную структуру полпредства, а кому сразу дать отбой. Заодно уже немножко ощутила себя домомучительницей: следить, чтобы поел вовремя. А раз так, почему бы не поработать и надзирательницей.
То, что Столбов намылился в побег, Татьяна поняла, увидев его в джинсах и легкой рубашонке с короткими рукавами. Столбов шел во двор, явно намереваясь покинуть полпредство через ворота.
— Я, Танюша, решил скататься с мужиками выпить водки, — не так чтоб покаянно, но с легкой мужской винцой ответил полпред.
— А не с бабами? — усмехнулась Татьяна, вспомнив прежнюю охоту Виктора Михайловича.
— Не, с бабами я завязал, пока на государственной должности, — серьезно ответил Столбов.
Татьяна кивнула. Но все же смотрела, ждала объяснения.
Самое время было сказать: пресс-секретарша, не твое дело. Однако Столбов ответил:
— Вышел на меня недавно Пашка Быков — кореш из моей роты. Говорит: увидел тебя по телевизору, узнал через двадцать лет. Он сам из Караганды, как Союз развалился, долго по России мотался, пока не добрался до Питера. Теперь у него автосервис под Колпино. Пригласил в гости, ну, там еще ребята будут — афганцы и его племяш Тошка, контрабасом в Чечне служил. Посидим, поговорим, помянем…
— Носом салат помнем, — добавила Таня. — Помнишь, кстати, завтрашний график?
— Помню, — серьезно ответил Столбов. — Не боись. Кто из афганцев перестройку пережил, мордой в
