салате не застрянет. Буду завтра как огурчик…
— Маринованный в белом вине. Успехов, Михаил Викторович. Я вас прикрою, скажу: конфиденциальная встреча. Только отзванивайтесь мне раз в два часа, хорошо? А я скажу, кто вас домогался в отсутствие.
— Договорились.
— Таня взглянула вслед уходящему Столбову и с улыбкой посмотрела на часы.
Первый раз он позвонил через час пятьдесят пять минут. Был ощутимо слышен гул начальной фазы застолья.
— Порядок, Танюша. Мужики все живчики, цветут («И пахнут!» — гаркнул кто-то, так что было слышно). Жаль, тебя нет, да уж такой формат — без барышень. До связи.
В следующий раз отзвонился через два часа десять минут. Был весел особой, бодрой веселостью, когда уже выпито грамм двести и впереди занятное приключение-развлечение. Вместо застольных шумов в трубке царил уличный.
— Порядок, Танюшка. Я тут с Паштетом пошел Тошку выручать из ментовки. Все нормально, прогуляемся и вернемся.
«Он прогуляется!» — чуть не вздохнув, подумала Таня, сама же спросила:
— Так вы в Колпино?
— Рядом, в Металлисте, а что?
— Географическая любознательность. Ты уж до конца ментовку не разноси, — порекомендовала она, прощаясь. И поскорее схватила справочник: выяснять, что за ментовка в этом Металлисте, куда приезжать полпредской фээсошной охране.
А начиналось все вот так.
Само собой, когда встречаются люди, не знавшие двадцать лет, жив ли военный дружок или нет, сперва говорили о том, как было: «Помнишь… помнишь». Само собой, спрашивали: «Слыхал про него». Само собой, уже в первые полчаса начали пить, не чокаясь, и пили так не раз и не два. Собрались за столом три афганца да четыре чеченца двух войн — было, кого помянуть.
Но прошло какое-то время, и выяснилось, что война войной, а жизнь жизнью. И в этой жизни тоже накопилось всякого, что следует обсудить.
В основном, конечно, расспрашивали Столбова как он так поднялся, и может ли полпред хоть как-то изменить печальный окружающий мир. Столбов сам забрасывал собеседников вопросами: как житье- бытье?
Выяснилось, жизнь не сложилась у всех. Но не то чтобы криво, а кривовато, и никто не доволен.
— Вот возьми меня, — говорил Бык. — Я десять раз мог подняться, сделать нормальный сервис, чтобы дешево и качественно. Не выходит. И не выйдет, если каждому шакалу, каждому пидору давать по первому приказу. Ты же видишь — к каждому рублю, что пойдут городу за аренду участка, надо пять накинуть чмошникам из администрации. А иначе — соси.
Ребята подтверждали примерами из своей жизни. Кто-то однажды не выдержал: сдал хапугу ментам — дал взятку под скрытую съемку, мечеными бумажками. И быстренько свое дело прикрыл, чтобы не отомстили.
— Самое гнилое, — продолжал Бык, — когда слышу по телику: «Мелкий бизнес, мелкий бизнес». Если бы мне удалось хоть раз до этих ребят дозвониться, когда они с Россией по телевизору общаются, я бы их попросил: вы бы или мелкий бизнес не гнобили, или не говорили бы, мол, «честная конкуренция нужна…». Конкуренция если и есть, так на задворках администрации районной: кто больше далоткат от своего бизнеса, тому и работать. Кто этих сук скрутил бы, а, скажи, Мишка? Почему на Русиодним олигархам и сукам жить хорошо?
— И олигархи воют потихоньку, — усмехнулся Столбов, охотясь вилкой за соленым корнишоном.
— Вот мне одно не понять! — кричал Бык. — Почему никто их скрутить не может? Столько таких, как мы, мужиков в России от тридцати до пятидесяти, что в перестройку не спились и еще ждут чего-то? Слушай, Столб, создай-ка партию нормальных мужиков! Во, я название придумал — ПНМ. Всех в нее будешь брать, кроме шакалов, пидоров и п…здаболов. А когда выборы, я сам на участок двадцать хмырей притащу, кого никто не затащит. Подумай, Мишка!
Столбов обещал подумать. Пока же выпили за нормальных мужиков, пусть и не собранных в партию.
Разливали деликатно, ниже нормы. То, что придется гнать за добавкой, стало ясно еще час назад. Снарядили бывшего контрабаса Тошку, как самого юного. Идти парню было меньше десяти минут, магазин «Звездочка» в раннее субботнее время вроде больших очередей не обещал. Отсутствие выглядело странным, уже до подозрительного.
В очередной раз позвонили. В очередной раз после третьего-четвертого звонка Тошка сбросил вызов.
— Чего бы не проветриться? — предложил Столбов (народ за столом предсказуемо прошумел, что в такой гари особо не проветришься). — Бык, давай-ка, протопаем знакомой тропой, узнаем, что с Тошкой.
В чем дело, они выяснили уже на углу, выйдя со двора. Знакомая бабка, торговавшая семечками на остановке, узнала Быкова и сама все рассказала:
— Тошку твоего менты забрали. Он шел, подъехали, стали чего-то спрашивать, наверно паспорт. Он вырываться, орал: «У меня дом рядом». Затащили и увезли.
— Вот кого точно надо загасить, когда Партию мужиков сделаем, — зло сказала Бык, не забывший свою политическую инициативу. — Мы с тобой в Афгане так с местными в кишлаках не обращались, как эти суки районные со своими же согражданами. Пацан курит в подъезде у своей квартиры, так они и у него паспорт спросят, зайти домой не дадут, с собой тащат.
— А какая такса за свободу?
— Просто нет аусвайса — двести рублей. Придерутся — пятьсот. Если хоть слегка бухой, так они и карманы обшарят, и отметелят, и сами какого-нибудь дерьма в рот вольют.
— А чего они Тошке говорить не дали по мобиле — пора выкуп нести?
— Любят, суки, нарочно поглумиться. Чтобы человек себя дерьмом обозвал, навесил на себя административку, мол, к прохожим приставал, ссал в подворотне. Да еще Богом и матерью поклялся — нет у него никаких претензий. Если у них висяк, иной раз заставят явку с повинной написать.
— Понял. Надо на этот зверинец поглазеть. Бык, пехом или тачку брать?
— Пехом дойти можно. Э, Столб, куда бежишь?
— Это мой нормальный шаг. У тебя-то как с жировесом?
— Есть маленько.
— Качаться надо, хоть немного. Чтоб как в песне: «Будь готов, когда настанет час бить врагов».
— А что, бить будем? — чуть ли не с надеждой спросил Быков, приноровившийся к широкой походке друга.
— Еще как!
Если верить в теорию переселения душ, то в прошлой жизни капитан-оперативник Игорь Крупнов был офицером британской колониальной армии. Не важно где: в Индии, в Африке, на далеком тихоокеанском острове. Важно, что разгуливал в шортах и белом пробковом шлеме, с хлыстом и пистолетом, среди злых, бессовестных и голозадых туземцев. Посланный, как Киплинга, «на службу к покоренным, угрюмым племенам, на службу к полудетям, а может быть, чертям».
В отличие от сэра Редьярда, Крупнов не сомневался — именно к чертям. А как еще называть вечно пьяно-похмельное местное быдло? Хамоватое, вороватое, давно утратившее зачатки веры и совести.
Все же было несколько категорий быдла, которое Крупнов не любил особо. К примеру, быдло с претензиями. Вроде парня, привезенного недавно в ментовку. За что забрали? Выделывался, вот за что. Называл себя «ветераном Чечни». Это вызвало у опера только одну реакцию: приказал обыскать как
