средневековая космогония у меня, потому что мы не знаем ничего, кроме космического пространства и… в общем – островов. И Старая Земля – это такой же остров, что и этот. Ну что ж, кое-что мы все-таки выяснили. Значит, ты говоришь, пси-вектор возрастает, когда происходит энергетический прорыв из инферно в наш континуум… – Влад перехватил удивленный взгляд Чайки и пояснил: – Это я перевожу твои слова на свой язык. Обидно, что так получается, но учти: чтобы освободиться, я полезу не только в ад, но и вообще куда угодно.
– Это я уже поняла, – согласилась Чайка.
Они молчали довольно долго, потом Чайка спросила:
– А не может получиться так, что твои злодеи и сама империя, в которой никто не свободен, это просто еще одно проявление инфернальных сил?
– Нет, – Влад решительно покачал головой. – Это наше родное изобретение. Ад не может быть где-то, настоящий ад всегда в нас самих.
Глава 6
Передатчик заработал через полчаса.
– Фига, Фига, отвечай базе, – зазвучал в рубке голос сквайр-лейтенанта Ногатых, сменившего на посту лорд-капитана Кутерлянда.
Издевательский позывной «Фига» придумал для осужденного Кукаша лично гранд-майор Кальве.
Влад приложил палец к губам, призывая Чайку к молчанию, и ответил:
– Осужденный Кукаш слушает.
– Почему молчишь, сволочь? Задницу заложило? Так я могу прочистить, – сквайр-лейтенант Ногатых, не имевший никакого отношения к землевладельцам старой Англии, умел и любил ругаться, а «задница» во всех падежах и синонимах была его любимым словечком.
– Связи не было, – коротко ответил Влад.
– Сейчас тебе такая связь будет, забудешь, как маму родную звали, – пообещал сквайр. – Докладывай обстановку.
– Шторм, – коротко сказал Влад. – Чрезвычайно много быстрых протонов в спектре. Совершил вынужденную посадку, сейчас лежу на брюхе.
– Я же тебя подняла! – воскликнула Чайка.
Влад замахал руками и лишь потом сообразил, что, пока Чайка не произносит слов вслух, штабные ее не услышат. Но и того, что произнес Влад, было достаточно, чтобы привести Ногатых в ярость. Приходить в ярость сквайр-лейтенант умел превосходно, заводясь с полоборота.
– Тебе что было приказано, падаль? Маневрировать, уходить, в дрейф ложиться… а на планету садиться не сметь!
«Тебе бы там поманеврировать», – с ненавистью подумал Влад, но вслух произнес лишь:
– Связи не было. Гравитационные возмущения одно за другим шли.
– Что значит – не было связи?! – орал Ногатых. – Должна была быть! Просрал задание, говнюк! Вот, что теперь делать?
– Я собираюсь поднять корабль своими силами.
Влад сказал это, надеясь успокоить разбушевавшегося куратора, но добился прямо противоположного.
– Кретин! – взревел Ногатых. – Каким местом ты думал? Пси-вектор на нуле, чтоб ты у меня пернуть не смел, не то что корабль поднимать своими силами. Сиди и жди, пока за тобой прилетят!
– Слушаюсь, – хмуро сказал Влад.
– Раньше надо было слушаться, прежде чем на планету садиться. Теперь готовь жопу к порке, так всыплем, что навеки отучишься сидеть. Штанишки снять не забудь, засранец!
Особой темой в разговорах сквайр-лейтенанта было обсуждение того факта, что при наказании болевым шоком никто из истязаемых не мог сдержать некоторых физиологических реакций, так что, в дополнение ко всему, осужденному потом приходилось чистить изгаженный комбинезон. Гранд-майор Кальве чрезвычайно любил сразу после применения поводка устраивать осужденным марш-бросок, так что спустя полчаса каторжники смердели, словно ходячая выгребная яма. Для Влада именно эта часть наказания была особенно мучительной.
Селектор донес удаленные голоса, затем Ногатых пропел в микрофон:
– А вот и папочка твой пришел… Гляньте, господин гранд-майор, что ваш подопечный натворил!
– Натворил – накажем… – очевидно, гранд-майор Кальве только что плотно отобедал и теперь находился в наилучшем расположении духа.
– Мало того, он еще собирается при нулевом пси-векторе запускать двигатель и взлетать с планеты самостоятельно!
– Значит, накажем сугубо.
– Господин гранд-майор!.. – взмолился Влад. Он хотел придумать какую-то отговорку, что склон ненадежен и корабль может быть засыпан оползнем, что в небе появились торпеды… Еще какую-нибудь ерунду, лишь бы Кальве не врубал поводок. Потом он, конечно, возьмет свое, но тогда рядом уже не будет Чайки, она не увидит всех гнусных и грязных физиологических подробностей, не услышит хрипа, неудержимой икоты, а быть может, и криков… Чайку надо избавить от этого зрелища во что бы то ни стало.
– Что, господин гранд-майор? – ласково переспросил Кальве, и Влад понял, что уж теперь поводок будет врублен непременно.
Чайка стояла в растерянности. Она не понимала звуков, издаваемых решеткой, но слышала ответы Влада, чувствовала его беспокойство и страх. Кого он боится? Мертвой штуковины, которую сам так недавно прихлопнул одной короткой фразой. Почему же он сейчас медлит? И Чайка решила прийти на помощь. Она набрала полную грудь воздуха, а затем громко и отчетливо произнесла:
– Замолкни, дурак!
– Что ты сказал?! – в два голоса всхрипел динамик.
Теперь терять было нечего. Оставалось спровоцировать Кальве на убийство и утешаться мыслью, что гранд-майору влетит за самоуправство.
– Сукой ты был, майор, сукой и остался, – произнес Влад в микрофон. – Мало я тогда тебе по морде врезал.
В следующую секунду пришла боль. Она родилась в позвоночнике, в самом крестце, словно приступ радикулита, поднялась вверх, обхватив ребра невралгической атакой, скрутила шею острым миозитом, отдалась в затылке и лишь затем разлилась по всему телу, так что уже нигде, по всей планете, во всей Вселенной не оставалось ничего, кроме неторопливой и безжалостной боли. Каждый палец скрючивало подагрой, всякий зуб пульсировал пульпитным воспалением, и любой оттенок боли существовал сам по себе, не смешиваясь в единый вопль, а причиняя свои особые мучения. Можно было кусать губы и руки, можно кричать и корчиться, ничто не уменьшало боли и не отвлекало от нее. И даже потерять сознание, уйти в спасительное беспамятство было невозможно: поводок, врезавшийся в мозг, в самый болевой центр, держал не отпуская.
Всю силу воли, всю ненависть Влад кинул лишь на одно: не закричать, но на самом деле уже выл сквозь сжатые зубы бессмысленным звериным воем.
Целое мгновение Чайка, замерев, смотрела, как страшно сработало прежде безобидное заклинание. Черная смертельная струна перепоясала Влада, удавкой затянулась вокруг него, превратив в бьющийся комок боли. Это была не узда и даже не аркан, а что-то бесконечно грубое, варварское, предназначенное только для одного – причинять мучения. Сердце еще не начало отсчитывать второй удар, а Чайка метнулась и перехватила конец уродского бича, протянувшегося через океан. Она ожидала рывка и приступа боли, но руки, державшие противоположный конец, оказались на удивление гнилыми и не смогли оказать никакого сопротивления.
Влад кричал. Затянувшийся узлом конец удавки рвал его мозг, не позволяя ни мгновения передышки, убивая мучительно и верно. Легким толчком Чайка опрокинула Влада в небытие, заставив забыть себя и не чувствовать лишних страданий, а потом левой рукой принялась распутывать узел. Правой она удерживала бич, подавая на него слабину, потому что мерзавец, укрывшийся за океаном, продолжал подергивать свой инструмент, недоумевая, почему не слышит криков.
