Так кончается жизнь. Однажды оказывается, что всё тобой сделанное не просто бесполезно, но и наполнено злом. Твоя любовь убивает, забота несёт гибель. Твои хлопоты смертельны, и сам ты страшнее, чем дюжина многоруких дьяволов. И вот, когда жизнь кончилась, последний открытый для всех выход оборачивается тупиком. Далайн не примет тебя, и шавар для тебя закрыт, ибо в момент твоей смерти родится новый илбэч. Спасибо мудрому Тэнгэру, он предусмотрел всё. Судьба заставит тебя существовать сегодня, завтра, и когда начнётся голод, и вернётся тщедушный мягмар, и ещё много дюжин лет.
Шооран и Ай кочевали во владениях Моэртала. Когда год лишь клонился к середине, здесь было проще прокормиться. Во-первых, у рачительного Моэртала и подданные жили побогаче, а во-вторых, здесь оставался последний значительный клочок далайна, и бродяги боялись Ёроол-Гуя. Два других залива представляли собой длинные ленты шириной в один оройхон, а здесь далайн расширялся до трёх оройхонов. Загнанный бог действительно укрылся здесь, но последнее время он выныривал редко, и чавга на берегах росла без помех. Но теперь, когда год близился к завершению, побережье переполнилось гибнущими людьми. Ээтгон оказался прав – прежние засухи не шли ни в какое сравнение с нынешней. Уже три месяца не было урожая, а недавно прошёл слух, что родники у подножия суурь-тэсэгов высохли. Трудно сказать, чем бы это кончилось, если бы Моэртал не организовал выдачу воды. Дюжина цэрэгов с полными бурдюками выходила к поребрику каждого мокрого оройхона и безданно наливала воду подошедшим. Немедленно образовались очереди. Порядок в них поддерживался самими бродягами, нарушителей вышвыривали вон, а чаще – просто убивали. Цэрэги в эти схватки не вмешивались.
На юге, где одонты вана вздумали по старой привычке продавать воду, вспыхнул бунт, вскоре переросший во всеобщую резню. На севере тоже было неспокойно. В диких землях, оставшихся на развалинах империи братьев, некому было запасать хлеб и воду. Тамошних жителей первыми ударило несчастье, и, не видя иного выхода, они пошли на штурм костяной стены. Их встретили удары пик и залпы татацев. Моэртал недаром скупил у братьев всю их артиллерию. Война голодных превратилась в жуткое побоище, и вновь шавар захлёбывался, будучи не в силах пожрать столько тел сразу. Что творилось в земле изгоев, никто толком не знал, но Шооран был уверен, что Ээтгон успел подготовиться к чёрным дням, запас и хлеб, и воду и укрепил границу, опрометчиво стёртую невежественной злобой илбэча. Вероятно, и там раздаётся заранее запасённая вода, а может, даже по крохам выделяется хлеб, взятый в начале года в виде налогов.
Моэртал хлеба не выдавал, позволяя тем из подданных, кто не помыслил о себе заранее, погибать от голода. Чавга не могла прокормить всех, люди слабели и мёрли, словно зогги от свежей воды. Среди бродяг появились случаи людоедства.
В этой круговерти бывший илбэч со своей подругой жили лучше многих. Ай умела с первого взгляда определить, прячется ли под слоем смешанного с грязью нойта чавга или всё вокруг недавно перекопано и новые клубни появятся лишь через две недели. Шооран стал охотником, удачливо бил жирха и, случалось, приносил тукку или небольшого парха. Крупные хищники теперь почти не встречались в шаваре, им не давал вырасти Ёроол-Гуй, так что самую большую опасность представляли зогги. Их легко выжечь факелом, но тогда можно сразу распрощаться с надеждой на приличную добычу: тукка панически боится огня.
Но так или иначе, профессиональным бродягам на мокром всегда легче, чем случайным людям.
На эту ночь Шооран увёл Ай с мокрых мест на приграничную полосу. Намедни ему удалось взять в шаваре парха, и теперь надо было разбираться с навалившимся изобилием. Чтобы мясо не протухло, его следовало прожарить до хруста, а это можно сделать лишь на аваре.
Ай с плоской костью в руке присматривала за шипящими на камне кусками, Шооран резал мясо на тонкие ломти и думал. Вспоминал жутковатую сцену, что наблюдал сегодня утром. Они тогда шли вдоль далайна, высматривая, не найдётся ли что-нибудь полезное для их походного хозяйства. Умирающий далайн ничуть не отличался от далайна великого, с тем же пренебрежением он вышвыривал на берег населявшую его мразь. Людей на берегу почти не было, и Шооран невольно обратил внимание на одинокую фигуру, разделывающую неподалёку от кромки прибоя рыбу. Это была обычная, никчемная рыба, каким даже названий не придумывают за полной ненадобностью. Её плавники не годились ни на крючки, ни на иглы, чешуя не отличалась от всякой иной чешуи, и вообще было неясно, что могло заинтересовать добытчика в этой твари. Лишь подойдя поближе, Шооран понял: человек ест. Он отрезал от растерзанного бока рыбы куски розоватого, сочащегося жидкой кровью мяса и тут же, давясь и чавкая, пожирал их.
– Зачем? – невольно вырвалось у Шоорана.
Человек поднял мутный взор и невнятно произнёс, кривя наполовину парализованный рот:
– Вкусно. Только рот колет, губы как чужие. А так вкуснятина, никогда такого не едал. Что же, одному Ёроол-Гую сладко кушать? – И он снова погрузил почти уже непослушные руки в чрево добычи.
Такое случалось всё чаще: изголодавшиеся люди набрасывались на валяющуюся вдоль берега рыбу, желая хотя бы умереть сытыми. Многие из них успевали рассказать о чудных видениях, что их посещали, и о дивном вкусе отравы. Эти рассказы передавались из уст в уста, и волна самоубийств росла с каждым днём.
Тогда у них ещё не было парха, и Ай, проходя мимо рыбоеда, сглотнула, завистливо глядя на него. Шооран поспешил увести Ай. Через несколько шагов он оглянулся. Рыбоед лежал возле освежёванной туши, пытаясь скрюченной рукой вырвать хотя бы ещё один кусок. Конвульсивные движения становились всё реже и бессмысленней.
Теперь Шооран размышлял: а не создадут ли массовые самоубийства новую религию? Уж больно привлекательна такая кончина для изголодавшегося человека. Тогда берег опустеет быстрее, чем можно надеяться.
– Скоро мягмар, – произнёс Шооран задумчиво. – Как вода появится, пойдём в дикие земли. Там, считай, никого не останется. Огородим большой участок поближе к далайну. Соседей подберём хороших, я знаю таких. Алдан-шавар закроем, будем там хлеб хранить. Наыса насушить можно много. А воду в бурдюках хранить, как вино. Авхая бы промыслить, из него бурдюк хороший будет.
– Ага, – подтвердила Ай.
– Моэртал воду в ямах хранит. Заранее выдолбил и налил. Запасливый он. Говорят, у него там и бовэры живут. Нам тоже надо будет так сделать. Выдолбим ванну, как для макания ухэров, просмолим, чтобы вода не ушла, и отведём туда ручей.
– Ага.
– Весной, глядишь, и у нас бовэры заведутся, а нет – так у Моэртала купим пару и сами разведём. Соседей только надо подобрать, какие и работать умеют, и за себя постоять. Я кое-кого уже присмотрел. Вот заживём – и с хлебом, и с водой, и с мясом.
– Ага! – согласилась Ай.
За последний год уродинка сильно изменилась, хотя ничуть не выросла. Зато она стала чаще и осмысленней говорить, а ела всё, не отвергая сухих произрастаний. Когда жизнь наладится, она будет хорошей помощницей. Вот и сейчас, беседуя с Шоораном, Ай не забывала переворачивать подсохшие ломтики.
Пяток человек, хорошо одетых, но измождённых до крайности, остановился неподалёку, пристально глядя на шипящее на камне мясо. Люди были вооружены, но уже по тому, как они держали гарпуны и копья, было ясно, что это не охотники и не цэрэги, а обычные крестьяне, согнанные голодом с бесполезной земли.
– Гля!.. – сказал один. – Мясо!
Второй, стаскивая на ходу новенький жанч, шагнул к Шоорану.
– Слушай, парень, продай? Ну хоть чуть-чуть… У тебя же много.
Шооран молча покачал головой и, чтобы сразу положить конец неприятной сцене, извлёк на свет хлыст. Тонкий ус словно сам собой развернулся и задрожал, тонко посвистывая. Обычно при этом всякий нежелательный разговор немедленно прекращался, но сейчас, верно, нервы у мужчины не выдержали, и он, вместо того чтобы поскорее отойти, лишь отступил на шаг и закричал, размахивая копьём, словно палкой:
– Сволочь! Мразь вонючая! Зажрались на нашей крови, мясо впрок готовите, а ты помирай! Да?!
– Что ты?.. Оставь… – дёргал его за рукав пожилой крестьянин, но тот, что с копьём, вырвал руку и с криком: «Га-ады!..» – кинулся на Ай, которая спешно запихивала в торбу последние куски.
