мелкотравья под ногами да еще ветра в лицо, пахнущего смесью порохового дыма и вспаханной земли: наша артиллерия долго долбила передний край гитлеровцев. Потом он увидел, как его обогнал сержант Мельчаков с автоматом в руках, и широкая спина сержанта в потемневшей от пота гимнастерке на минуту заслонила обзор впереди.
Должно быть, в эту минуту откуда-то с фланга бешено полоснул оказавшийся неподавленным немецкий пулемет. Сотников понял это не сразу. Даже когда перед ним споткнулся и рухнул Мельчаков, старший лейтенант крикнул ему на ходу: «Не отставай, сержант!» И тут только он увидел, как впереди на земле вырастали дымки, будто лопались старые дождевые грибы. А он, поняв, что это такое, уже не в силах был унять себя — бежал на эти дымки. Одновременно с чьим-то вскриком по левую руку от него он словно налетел на невидимый канат, туго натянутый в траве, — упал ничком, ударив с маху автоматом оземь. Упал раньше, чем рота достигла вражеских траншей…
А, вот почему взяла его досада: он отстал от своих людей. Гул ушел, умчал вперед, а он… Почему же он упал?.. Каната, конечно, никакого не было под ногами… «Н-ноги!»- простонал он и не узнал свой голос, глухой и хриплый. Попытался шевельнуть ногами — и не смог: неодолимый груз придавил их. Хотел приподняться на локте, взглянуть, целы ли ноги. И лишь чуть отделил голову от пола — замельтешили перед глазами цветастые круги, все куда-то поплыло, и он потерял сознание…
Когда Сотников снова пришел в себя, мысль его стала яснее. Он уже знал, что ранен в ноги — об этом напоминала боль, — и теперь беспокоило его другое: почему он лежит тут, не забыли ли?
Наверху, где-то поблизости, гулко ухнуло. Затем разрывы снарядов превратились в сплошной грохот. В него вплетались торопливые пулеметные очереди, винтовочные выстрелы. Сотников то различал огонь своих, то ему чудилась стрельба гитлеровцев. Но его не страшил этот вдруг закипевший бой. Стрельба лишь взволновала его как сигнал, зовущий к действию. Теперь он думал о том, о чем должен был подумать раньше всего — что рота осиротела, воюет где-то без него, без командира, он даже не знает, кто возглавил ее. И еще досадовал — рано выбыл из строя. А какое там рано! Сколько уж боев позади! Леса Калининщины, опаленная земля Белоруссии — много пройдено, трудно взято с бою. А он ни разу не был ранен, ни дня не лежал на госпитальной койке, все три года войны не знал покоя.
… В подвал через узкий лаз вдруг брызнуло солнце. Сотников зажмурился. А когда открыл глаза, увидел — впереди, справа, еще кто-то. Изогнулся, как мог, разглядел бледное лицо ребенка. Ребенок лежал на коленях женщины, раскачивающейся из стороны в сторону. Заметив солнечный луч на личике малыша, женщина подвинулась дальше в угол, и солнце оставило ребенка в покое.
У входа послышались возня и стон.
— Осторожней! — предупредил густой бас.
— Хорошо, хорошо, — устало отозвался женский голос, по которому старший лейтенант узнал ротного санинструктора Аллу Комаревцеву.
«Еще кого-то ранило», — подумал Сотников.
Раненого положили к противоположной стене. Он стонал прерывисто и торопливо, словно во сне, когда неудобно лежишь и видишь страшный сон, а пробудиться не можешь.
Боец, помогавший санинструктору, молча вышел. Алла, поправляя бинт на голове раненого, нараспев уговаривала его:
— Успокойся, родимый. Все будет хорошо. Скоро поедешь в медсанбат. Там твою боль враз уврачуют. Потом — в госпиталь. И петь снова будешь!
А он все стонал.
Раз сквозь стон прорвалось что-то похожее на «пить». Алла сняла с пояса флягу. Прежде чем приложить ее к губам бойца, поднесла к своему уху и встряхнула. Убедившись, что вода есть, стала поить раненого. Воды оказалось лишь несколько глотков.
— Вся, дорогой, — виновато произнесла Комаревцева, когда вода кончилась, и отложила флягу в сторону.
Раненый, должно быть, понял свою спасительницу — утих.
Алла подошла к Сотникову и, встретив его взгляд, обрадовалась:
— Очнулись, товарищ старший лейтенант?! А это — наш Петька… Капустин… В голову угодило…
Сотникову хотелось расспросить ее, как там бой, и он пытался заговорить, но, ощутив во рту жаркую сухость, лишь прохрипел что-то невнятное.
— Тоже пить? — невпопад догадалась Алла и, схватив флягу, исчезла.
Некоторое время в подвале было тихо. Потом Петька Капустин заметался. В его несвязном лепете несколько раз слышалось слово «мама».
Женщина встала и шагнула с ребенком на руках к Петьке. Он отчаянно крикнул: «Не смей ма… маму!» — и застонал, скрежеща зубами. Женщина попятилась, опустилась на прежнее место и, тихо напевая, стала снова покачиваться. Пела она или без слов, или на другом, нерусском языке. Сотников прислушался. Мотив показался знакомым. Чтобы отвлечь себя от боли в ногах, он начал мысленно подпевать. И на память пришли слова, когда-то давно, еще в школе, выученные наизусть:
Больше слов он не знал. Помнилось, что дальше было что-то про Терек, про отца, закаленного в бою, но эти отрывки так и не уложились в певучие строки.
Сотников понял, что убаюкивала женщина не малыша — он и так спал, — а Петьку, ротного запевалу, самого юного в дивизии бойца. И Петька угомонился: он-то больше всего на свете любил песни.
Наверху согласно застучали наши орудия. Старший лейтенант повеселел: если подтянули артиллерию, значит, фашистов здорово шуганули.
А женщина, заслышав орудийную стрельбу, тотчас оборвала свой колыбельный напев и крепче прижала к груди малютку.
Вернулась Алла, сердито кинула флягу в угол.
— Колодец завалило взрывом! И — ни ручейка…
Петька Капустин будто понял эту ее неудачу — снова застонал.
— Пи-ить! — выговорил он уже внятно и настойчиво.
— Вот горюшко! — вздохнула Алла. — Где же мне ее добыть? Нету воды. — Говорила она устало, словно про себя. — Ездовой еще заблудился…
Женщина бережно положила ребенка на тряпье, подняла кинутую Аллой флягу и направилась к выходу.
Наверху с грохотом и треском, как близкий удар молнии, разорвались один за другим три снаряда.
— Э, дьяволы, нашу батарею засекли! — процедила со злостью Комаревцева и, спохватившись, крикнула вслед женщине: — К-куда?!
Та не обернулась, выскользнула из подвала:
— Нашла время!.. Вот поперечная, — проворчала вслед ей Алла.
Сотников скоро впал в странное состояние: вроде и не заснул, а сны видел. Опять шел вместе со своими бойцами в яростную атаку. Легко-легко, будто летел, не задевая ногами взбугренной земли, и неистово кричал: «Впе-ре-ед!.. Впере-е-ед!..»
Алла, склонившись над ним, тормошила:
— Что вы, товарищ командир! Успокойтесь. Ведь все хорошо. Высоту наши у гитлеровцев отвоевали…
