которой - это звуки, доносящиеся сейчас извне...
Но вот уже - ту-тук, тук-тук - тише и тише успокоенные звуки, которые гасятся своей же колебательной силой и уплывают вдоль по улице, как по большой аэродинамической трубе - рамка ночи раздвигается, сама при этом растворяясь в крепнущем рассвете, и захватывает больше и больше действительности - дальше и дальше, уже совсем далеко от крутого поворота слабеющий слуховой след трамвая, и, в то же время, ближе и ближе он к далекому Мосту, обозначающему другую, дальнюю, оконечность Шаговой.
Трамвай уехал.
Художник открывает глаза.
Ночные бусы-светильники уже не горят, и в серой предрассветной пелене он видит, что вся компания во главе с Мастером Йоком стоит рядом с рельсами.
Мотляр, с опаской оторвав спину от ствола тополя (все-таки дерево надежная опора), идет к ним и подходит как раз тогда, когда нибелунг поднимает острую пластину, бывшую еще недавно гвоздем.
- Громоздкий, что это? Трамвай ведь мог сойти... Зачем подсунули гвоздь? спрашивает Мотляр.
- Тс-сс! Это закалка металла металлом. Только так гадательный скальпель первосущности приобретает... - шепчет музыкант в каске, но его прерывает Мастер Йок.
- Тихо! Они близко, йока-йок-йока...
И все поворачиваются в ту сторону, куда отбыл трамвай.
А там внезапно возникший густой утренний туман, скрывает Шаговую улицу. Он сложно движется перед глазами, медленно перекатываясь размытыми многослойными формами. Кажется, что показывают видовой фильм из жизни больших неуклюжих животных (слоны? киты? но точно - что-то округлое...), а глазок камеры запотел, и поэтому движущиеся изображения вместе с четкостью потеряли распознаваемость, но приобрели гипнотический статус. Совсем плоские огромные контуры с неровными и закругленными краями накладываются друг на друга, расходятся в разные стороны, проникают один в другой, создавая тем самым, как ни странно, впечатление завораживающего внутреннего объема и бесконечной глубокой перспективы.
И в далекой глубине мелькает блестка света.
И еще раз.
И в тех местах, где были блестки, стойкими следами остаются белесые кольца.
И блестка появляется вновь.
И кольца тоже.
И свет усиливается своими множественными кольцевыми гало, передаваясь по эстафете слоистых наплывов.
И в момент повторного совпадения колец с блуждающим огоньком включается цокот копыт.
И туман над рельсами вокруг источника звука, совпадающего с движущимся световым пятном, уплотняется и концентрируется, принимая различимые очертания.
Из белесой дымчатой мути выплывает всадник на горбатом белом коне.
На лбу коня светится прямой полуметровый рог.
Всадник, в котором Мотляр узнает Дезидерия, останавливается и спешивается.
Ватт и Товарищ Рыжулькис берут единорога под уздцы.
Дезидерий подходит к Мотляру и Громоздкому, молча жмет им руки и встает рядом.
Трое молодых людей стоят в шеренге плечом к плечу и наблюдают за действиями Совокупных Бо и Ки.
Мотляр замечает, что каска Громоздкого теперь матовая и бархатистая от мелких капелек влаги, конденсирующихся на ее поверхности.
Мастер Йок стоит перед единорогом и обеими руками делает круговые движения в разные стороны. Передние ноги единорога подгибаются, и он опускается на колени.
Ватт и Товарищ Рыжулькис, расставив пошире ноги, натягивают короткие поводья.
На фоне белеющей туманной завесы отчетливо виден контур равностороннего горба единорога.
Карлик Юрик Керосинин, держа высоко над головой острую пластину желтого металла, подходит к животному и вонзает ее в горб.
Клочья тумана накалываются на рога шлема викинга, как воздушные шары на зубья большой вилки, и лопаются, не оставляя следов.
И единорог вздрагивает всем телом.
Нибелунг делает несколько быстрых движений, сопровождаемых звуками, очень напоминающими скрежетание ножа по стеклу, затем вынимает из бескровной разверстой плоти свое орудие, встряхивает его и отходит.
Примавера, поправив чалму и перчатки, начинает копаться во вскрытом горбе, там внутри что-то хлюпает, разрезанная шкура длинными лоскутами хлопает по боку единорога, и невозмутимая немецкая легавая, поднатужившись, извлекает белый треугольник.
'Как будто всего лишь открыли консервную банку', - Мотляр удивляется быстроте и слаженности действий Бо и Ки.
Мастер Йок опять делает быстрые пассы перед головой животного, края раны моментально смыкаются, помощники отпускают поводья, единорог поднимается с колен и встряхивает гривой - на его спине нет ни горба, ни даже шрама от молниеносной операции.
Примавера торжественно передает белый треугольник Мастеру Йоку.
Мотляр, Дезидерий и Громоздкий подходят ближе.
Каска Громоздкого уже не бархатистая: по ней лениво текут струйки конденсата.
В ручках морской свинки лопаточная кость с разводами, похожими на потеки кофейной гущи.
Мастер Йок, покачивая плоскую кость, начинает медленно читать вслух: 'час выбора и час разлуки совпасть должны, когда, вкусив колючий плод у дома взглядоисправления, где радуги оплот, изборники шагнут к победе самоотречения, и завершится становление, и земноводный будет усмирен'.
- Взглядо... исправления? Где это? - Усталый Карлик Юрик прикладывается к фляжке.
- Так это же Моргалий! - неожиданно для самого себя восклицает Мотляр.
15
- Нет, не так. Ты очень коротко, быстро прерываешься, а надо последний звук тянуть. Вот так: му-р- рр-ррр... му-р-рр-ррр... И тогда мурлыканье само себя поддерживает, и получается плавно, как будто струйка воды медленно течет: му-р-рр-ррр...
Голова Кикпляскина лежала на коленях Ланы, и девушка медленно водила пальцем за остреньким ушком. Они сидели на мягком ковре между креслами в кабине омегаплана.
- А есс-сли я вот так...
Голосовой аппарат кикиморы позволяет издавать или громкие пронзительные вопли, или зловещий шепот, одно из двух, и поэтому Кикпляскину было очень трудно осваивать плавные звуки без шипящих и свистящих, но он старался изо всех сил.
- Сс-сму-рршш...
- Ой, как смешно! - Девушка расхохоталась.
Кикпляскин поджал губы и надул щеки. Личико кикиморы стало темно-синим.
- Ну, ну, не обижайся. Это я ведь не со зла. - Лана ладонью провела по лежащей на коленях тыквообразной голове ото лба к затылку и почувствовала нарастающую вибрацию.
Заскрипело рулевое колесо, и в кабину вошел Ишача с картонной коробкой в руках.
Увидев посиневшего Кикпляскина, лембой бросил коробку и кинулся к кикиморе.
- Ты что, дева! Так нельзя с кикиморой! У них же самоклеящиеся губы, их смыкать нельзя, а носовые ходы только для крика особого служат... Давно он так? - Ишача своими шестью гибкими пальцами пытался разжать рот, но фиолетовые губы не поддавались. - Если больше двух минут не давать кикиморе обновлять внутри себя воздух, то она неизбежно бабахнет. Телесная оболочка взрывается ххрясь!... и даже следов от Кикпляскина не останется.
- Но я же не знала! Я же только мурлыкать учила! А он обиделся, мордочку тяпкой сделал, губки плотно поджал... - Лана надавила на щеки Кикпляскина, который закатил глаза и дрожал всем телом.
- В них же упакована сферическая конструкция огня... И даже динамит сделан по принципу кикиморы...
