– Волокита, наглец и обманщик! – поставил диагноз мой внутренний голос.
– Про котенка вы врете, – уверенно сказала я.
– Вру, – неожиданно легко согласился он. – По правде говоря, милого маленького котенка я одолжил, чтобы познакомиться с вами.
– Надеюсь, мне не придется нанимать большого злого пса, чтобы с вами расстаться?
– Если что, я сам уйду! – горячо (и, стало быть, лживо) пообещал он.
– Это внесло бы некоторое разнообразие, – я кивнула и согнула руку калачиком, безмолвно предлагая очаровательному обманщику взять меня под локоток.
– Прекрасно! Бессердечный мужчина – это именно то, что тебе сейчас нужно! – порадовался за меня внутренний голос.
Только юные дурочки думают, будто разбивать мужчинам сердца занимательно и приятно.
О том, как я провела остаток дня и всю ночь до утра, извините, рассказывать не буду. Максимилиан Торн оказался во всех смыслах крепким парнем и сдержал свое обещание – поутру ушел из отеля первым. Лицо у него при этом было задумчивое.
Вечером того же дня я вышла из здания аэровокзала в родном городе и села в такси. Водитель молча дождался моих инструкций, молча повернул ключ в замке зажигания и молча стронул машину с места. Светскую беседу нам заменило трещащее радио.
– Сегодня двадцать второе марта – Всемирный день водных ресурсов и День Балтийского моря! – радостно докладывал Павел Бураков. – По приметам, двадцать второе марта считается началом второй волны весеннего тепла и знаменуется официальным возвращением в родные края перелетных птиц!
– Добро пожаловать домой, перелетная ты наша! – хмыкнул мой внутренний голос.
Как писатель я чувствовала, что на этом уже можно поставить точку, однако история еще не закончилась.
21
Шварцвальдские переживания и потрясения вызвали у меня затяжной период апатии. В тоске и скуке прошли три недели.
В первые дни Миша Платофф по моей особой просьбе следила за сообщениями в прессе и убедилась, что смерть никому не известного старика на провинциальном немецком курорте не стала сенсацией и вообще прошла незамеченной. По иронии судьбы, из приюта для малоимущих одиноких стариков в соседнем городке в начале марта в очередной раз пропал один маразматический дедушка с пагубной склонностью к бродяжничеству, и Алессандро Росси удачно сошел за него. Приютское начальство, которому все старики казались на одно лицо, охотно воспользовалось возможностью свести дебет с кредитом. Алекса тихо похоронили на деревенском кладбище под чужим именем.
Павел поначалу пытался мне звонить, но я не снимала трубку, и он перешел на переписку. Обычный, не электронный, почтовый ящик запросто мог бы лопнуть от писем, которые насыпались в него за первую неделю. Потом их стало меньше. Потом иссяк и этот поток.
Я не отвечала на сообщения, но ждала их и читала внимательно, с жадным интересом. Умница Павел быстро понял, что разговора по душам не получится, прекратил затрагивать болезненную тему личных отношений, и его сухие письма стали похожи на отчеты, которые мне присылали Пулитц с партнером и сотрудниками.
После моего неожиданного (для него) отъезда из Бад-Вильдбада Павел благородно взял на себя заботы о Рози. Физически девушка чувствовала себя прекрасно, но душа ее была в смятении. Бедняжка ничего не помнила о долгих годах, которые провела в лечебнице. Четверти века, которая прошла с той ночи, когда она, уступив мольбам пылкого жениха, еще до свадьбы разделила с ним ложе, для Рози не существовало. Она словно проспала эти годы и проснулась в ночь весеннего равноденствия без единого воспоминания о былом. Даже возлюбленного помнила очень смутно и на каждого мужчину в своем новом окружении смотрела с надеждой и смущением.
Павел не говорил об этом прямо, но у меня сложилось впечатление, что именно его Рози наиболее склонна видеть в роли своего полузабытого жениха. Это вызвало у меня странное и сложное ощущение – смесь ревности и облегчения.
Рози была молода, красива, одинока и пережила настоящий кошмар, которого, к счастью, совсем не помнила. Тем не менее Павел ей, конечно, сочувствовал. Думаю, в какой-то степени он отождествлял Рози со своей сестрой: Эва Вишнич тоже была юной невинной девушкой, когда ее жизнь забрал вамп.
Павел увез Рози из Бад-Вильдбада сначала в Милан, где девушку не ждал никто, кроме персонала клиники, а затем, официально оформив выписку из лечебницы, в санаторий под Варшавой. Не знаю, как он объяснил это своей жене. Возможно, никак: я не забыла, что слышала о предстоящем разводе, и не думала, что намерения Павла могли измениться только потому, что из его жизни исчезла я.
Брошенным женам свойственно думать, будто стремление мужчины освободиться от брачных уз вызвано исключительно желанием поскорее воссоединиться с другой женщиной, однако нередко неукротимый порыв мужского свободолюбия провоцируют банальная усталось и естественная потребность в одиночестве. Я не сомневалась, что Павел не замедлит развестись, но не думала, что он скоро женится.
Однако совершенно ясно, что он не оставит своими заботами Рози. А раз так, то рано или поздно ее грезы о белом платье, кружевной вуали и золотом кольце непременно сбудутся – если не с Павлом, то с кем-то другим, кого он одобрит. О Рози можно не волноваться. О Павле не следовало скучать. Я надеялась, что забуду их обоих, но эта надежда не грела мое сердце.
Кстати, о холодном сердце: вернувшись из Шварцвальда домой, я первым делом отыскала на книжных полках потрепанный томик немецких сказок и с новым интересом перечитала произведение Гауфа. Точнее говоря, я пыталась перечитать, но до самого конца дойти никак не могла, откладывала книгу, добравшись до предпоследней страницы.
Я перестала быть типичным добрым читателем, для меня акценты сместились: теперь я воспринимала как главного героя не простого парня Петера Мунка, а легендарного злодея-искусителя Михеля! Впервые я задумалась: а зачем, собственно, злой дух Михель-великан собирал коллекцию живых горячих сердец, расплачиваясь за них безмерным количеством золота? Какова была его цель?
С угольщиком Петером мне абсолютно все было ясно: он был обыкновенным маленьким человеком, простофилей и жадиной, пока уроки лесного духа не заставили его пересмотреть свои взгляды на жизнь и на смерть. А в великане Михеле я теперь усматривала огромное сходство с Алексом и до слез расстраивалась, добравшись в тексте до описания его поражения:
«Руки у него опустились, ноги словно вросли в землю. Видно было, что волшебная сила покинула его. Это был уже не прежний великан, повелевающий землей, водой, огнем и воздухом, а дряхлый, сгорбленный, изъеденный годами старик… С каждой минутой на глазах у Петера Михель становился все меньше и меньше. Вот он стал тише воды, ниже травы и наконец совсем прижался к земле».
Я чувствовала себя маленьким человечком, погубившим великана, и терзалась не только виной, но и страхом, что с человечками мне теперь не ужиться, а великаны моими же стараниями все повывелись!
Ни вблизи, ни вдали я не видела мужчины, способного меня не только увлечь, но и удержать на срок, хоть сколько-нибудь сопоставимый с вечностью.
«Бессмертие стоит нам жизни», – сказал сто пятьдесят лет назад испанский поэт и драматург Рамон де Кампоамор. Мне вечная жизнь, похоже, стоила жизни личной.
В общем, настроение все эти три недели было гнусное.
Двенадцатого апреля я пришла в офис раньше, чем Санчо, включила компьютер в кабинете и первым делом вывела на колонки передачу «Метеорадио», чтобы слегка подзарядиться оптимизмом от неунывающего Паши Буракова.
– Сегодня Всемирный день авиации и космонавтики! – с готовностью просветил меня неизменно жизнерадостный ведущий. – Родившиеся в этот день по знаку зодиака – Овны. Именины, день рожденья или день ангела у Ивана и Зосимы. Убывающая луна переходит в знак Стрельца…
Я слушала бодрый речитатив вполуха.
– По народному календарю, двенадцатое апреля – день Иоанна Лествичника!
– Бум! – в приемной хлопнула дверь, а потом послышался долгий мягкий шорох – как будто легла на землю подрубленная елочка.
