— До начала этой истории с запиской я считала себя трезвенницей, — послушно принимая рюмку, призналась я Ирке.
— Мы не пьем, мы лечимся! — подруга залпом хлопнула стопку «Камю».
Мы немного полечили расшатанные нервы, согрелись, развеселились, почувствовали голод, и я на скорую руку сообразила бутерброды с колбасой для нас и колбасу без бутербродов — для заслужившего награду Томки.
Коньячная бутылка почти опустела, а мы с Иркой успели весело и в преувеличенно ярких красках пересказать друг другу события текущего вечера, когда в ночи за окном вдруг пронзительно загудела милицейская сирена.
— Ну вот, накаркали! — воскликнула я, тщетно борясь с истерическим хохотом. — За нами уже приехали, сейчас повяжут!
— Скорее допивай коньяк и доедай колбасу, тюремная баланда не такая вкусная! — заржала Ирка, запихивая в рот последний бутерброд.
Буквально плача от смеха, мы давились сервелатом, и тут в прихожей гулко хлопнула дверь и тяжелые шаги мерно протопали к кухне.
— М-да, — задумчиво сказал капитан Лазарчук, одним взглядом охватив картину нашей пирушки. — Подкрепление вызывали?
Из-за Серегиного плеча высовывалась физиономия какого-то незнакомого рыжеволосого парня. На физиономии этой явственно читалось насмешливое удивление.
— Не-а, не вызывали. — Я отрицательно покачала головой, и кухня передо мной завертелась, как та карусель с лошадками, на которой любит кататься мой сынишка.
— Ага, вызывали, — энергично кивнула Ирка. — Серега, ты молодец, что приехал! На ловца и зверь бежит!
— Зверь сидит в собачьем вольере, — значительно воздев вверх указательный палец, поспешила сообщить я.
— Действительно, там кто-то воет, — кивнул парень, появившийся вместе с капитаном.
— Слышишь, Ленка? Он там воет! — Ирка в полном восторге всплеснула руками, опрокинув на пол свою рюмку с остатками коньяка.
Это почему-то развеселило ее еще больше, и она начала громко декламировать, отбивая ритм коньячной бутылкой:
— Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя! То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя!
— Капитан, не хмурься! — попросила я, залихватски подмигнув насупленному Лазарчуку сразу двумя глазами. — Мы тут за тебя убийцу поймали!
— Капитан, капитан, улыбнитесь! — с готовностью сменила пластинку концертирующая Ирка.
Она перестала стучать бутылкой и начала ею размашисто дирижировать.
— Погоди петь! — попросила я, в последний момент уклоняясь от просвистевшей мимо бутыли. — Дай объяснить человеку по-человечески! Серега, там в собачьей загородке сидит одна такая скотина…
— Две!
Незаметно для самой себя избавившись от бутылки, Ирка потрясла перед моим лицом растопыренными пальцами освободившейся правой руки. Я не поняла, сколько этих пальцев было, кажется, четыре. Или восемь?
— У нас во дворе сразу две скотины сидят! — договорила Ирка. — Первая скотина — это наш Томка, собака с человеческим лицом! А вторая — подлый кобель Антуан!
— Да какой из него кобель, — пренебрежительно отмахнулась я.
На пол со звоном полетел медный подносик из-под бутербродов.
— Так себе, жиголо плохонький! — невозмутимо продолжила я. — Но! Прошу заметить! Он убийца!
Отчего-то мне трудно стало говорить длинными фразами. Я удивленно посмотрела на сыщика и обнаружила, что Лазарчук успел раздвоиться.
— И кого же он убил? — Серега и его клон одинаково вопросительно вздернули брови.
— Тургеневскую барышню! — сообщила я, пытаясь смотреть в лицо им обоим.
— Муму? — весело подсказал спутник Лазарчука.
— Какую еще Муму? — Ирка неожиданно обиделась, и у нее даже слезы на глазах выступили.
— Мы не знаем, как ее звали! — ответила я. — Это вам виднее!
— Думаешь, она ментам представилась? — Ирка снова развеселилась. — С такой дыркой во лбу, как у индийской танцовщицы?
— Может, окатим девочек холодной водичкой? — предложил капитану его товарищ.
— Не надо, — распорядился сыщик.
— Хорошие ты парни, Лазарчук! — растрогалась я.
— Сереженька! Гуманный ты наш! — снова пустила слезу чувствительная Ирка. — Я тебя так люблю, что просто обожаю! Дай расцелую!
Она сделала попытку подняться с табурета, но не нашла костыля.
— В общем, забирайте нашего убийцу и делайте с ним что хотите! — подытожила я.
Товарищ Лазарчука отчего-то густо покраснел.
— Да, пока я не забыла: где-то возле дома, скорее всего на клумбе с пальмами, валяется пистолет этого типа, — сообщила я, усилием воли удерживая разбегающиеся мысли. — Из него он убил ту тетку на Тургеневской площади и пытался убить меня.
— П-п-пистолет? — заплетающимся языком повторила Ирка. — А п-п-почему мы его не забрали?
— К-как — п-почему? Чтобы не смазать отпечатки п-п-пальцев! — рассудительно ответила я.
И гордо посмотрела на Лазарчуков, проверяя, оценили они мою смышленость или нет? А то одна критика в мой адрес!
— Санек, пойди подбери ствол. И посмотри, кто там у них в конуре сидит, — не оборачиваясь, попросили капитаны своего рыжего товарища. — Мужика в наручники и в машину, пока не околел до смерти на морозе.
— Ой, мороз, моро-оз! — встрепенувшись, красивым контральто запела Ирка.
— Не морозь меня! — неожиданно для себя самой подхватила я.
— Не моро-озь меня-а! Моего коня-а! — старательно вывели мы нестройным дуэтом.
— А с вами я завтра поговорю, — пообещали Лазарчуки, вслед за товарищем плечом к плечу выходя из кухни.
Взбодрившаяся Ирка, не поднимаясь с табурета, потянулась к плите и сняла крышки с кастрюлек.
И капитан Лазарчук сошел с крыльца под мажорное бряцанье крышек и громкое задушевное пение на два изрядно нетрезвых женских голоса.
Катерина Лукова брела по проселочной дороге в сторону города, спотыкаясь на рытвинах и оскальзываясь на льду. Сияющие огни многоэтажных домов Пионерского микрорайона расплывались перед ее глазами, дробясь на мокрых ресницах в радугу. Катерина ревела, как наемная плакальщица: в полный голос, с причитаниями.
Она промерзла до костей, а узкие сапожки на высоких шпильках натерли ей ноги. Ковылять по кочковатому катку, в который к ночи превратилась дорога, с каждым шагом становилось все труднее, но оставаться на месте было нельзя. За последний час по проселку прошла всего одна машина, да и та в противоположную сторону. До утра, когда из построенных в чистом поле особняков потянутся в город автомобили, а по тропинкам к трамваю зашагают безлошадные граждане, Катерина вполне могла превратиться в снежную бабу — красивую, элегантную и абсолютно неживую.
Становиться мертвой царевной она не хотела, потому как уже не надеялась на скорое появление принца, который мог бы разбудить ее страстным поцелуем. Мерзавец Антуан сгинул в снежной кутерьме без следа и прощального привета.
Приближающийся сзади шум автомобильного мотора показался ей райской музыкой. Не веря своему счастью, она хрипло закричала:
— Стойте, стойте!
Застревая рукой в кармане, вытащила портмоне с деньгами и принялась им размахивать, как
