а я побегу, на другой стороне работает конкурирующая бригада, мне перед ними светиться не с руки!
Сунув за пазуху пластмассовую бутыль с синей жидкостью, деловитый отрок унесся в глубь квартала.
– Ну, подождем, что ли... – вздохнула Ирка, выключая двигатель.
В наступившей тишине стало слышно, как заворочался позади связанный «маньяк».
– Кажись, приходит в себя! – Подруга толкнула меня локтем.
– Слышу, не глухая! – огрызнулась я.
Выдавив скрипучий стон из автомобильного сиденья, Ирка с трудом развернулась в кресле и внимательно посмотрела на задержанного.
– Очухался, касатик? – утробным голосом голодной Бабы-яги спросила моя добрая подружка.
Учитывая кляп у него во рту, «маньяк» при всем своем желании не смог бы ей ответить. Впрочем, мне показалось, что у него и не было большого желания с нами беседовать: услышав обращенный к нему вопрос, «касатик» заметно вздрогнул и плотно зажмурил глаза. Я с некоторым сочувствием посмотрела на его вибрирующие ресницы и вполне дружелюбно сказала:
– Вижу, ты, дружок, очнулся. Так не робей, открывай глазки! Мы тебя не съедим.
Ирка потянулась и одним движением выдернула изо рта «маньяка» батистовый кляп, неодобрительно проворчав при этом:
– Обслюнявил, как собака тряпку!
– А-а-и-па-ыл от-э-атыать! – на редкость скверно артикулируя, с вызовом провыл маньяк.
– Он у нас немой, что ли? – удивилась Ирка.
– Он у нас нахальный, – поправила я. – Говорит, что не просил затыкать ему рот, – перевела я.
– Хто ы аыэ? – Мычание «маньяка» приобрело вопросительную интонацию.
На сей раз перевод не понадобился.
– Кто мы такие? – не скрывая своего возмущения наглостью вопроса, повторила Ирка. – Ну, и бесстыжие же пошли маньяки! Да кто ты сам такой?!
– А я вам говорил: милиция! – запальчиво выкрикнул «маньяк», начиная выговаривать слова более или менее сносно.
– Редкая мания! – доверительно сказала мне подруга. – Маньяк-милиционер, надо же!
– Я не маньяк-милиционер, я курсант-милиционер! Что неясно? Я же вам свистел! – продолжал буянить разговорившийся пленник. – Я даже кричал: «Стой, милиция! Стрелять буду!»
– И при этом размахивал игрушечным пистолетом и дул в детскую свистульку, – миролюбиво напомнила я.
– Да! – подтвердила Ирка. – Натуральный психопат! А если ты милиция, где твоя форма? Где служебное удостоверение?
– Форма дома, а документы в кителе, – сбавил тон пристыженный «маньяк». – Форменные штаны маманя как раз постирала, поэтому я в штатском шел. Зачем мне в больнице форма?
– О, так ты из больницы шел? – оживилась Ирка. – Из психиатрической, надо полагать?
– Из поликлиники МВД! – надулся обиженный «маньяк».
Он вспучил губы, шмыгнул носом и вдруг совсем по-детски заныл:
– Ой, тетеньки, ну, что вы ко мне привязались? Я шел через парк, увидел девушку на скамейке, ей явно было плохо. Я подумал – дай помогу! Похлопал ее по щекам, а тут вы на меня напали... Вырубили, скрутили, похитили!
– Похоже на правду, – вполголоса сказала я Ирке.
– Похоже, – неохотно призналась она. Потом вздохнула и проворчала в сторону: – Я напала на мента, вырубила его и скрутила вязальной пряжей! Спецназ, а не женщина!
– Лазарчук обхохочется! – нервно хихикнула я.
– Давай не будем хвастаться своими подвигами Лазарчуку? – заметно конфузясь, попросила подруга. – Пусть эта история останется между нами и этим милым юношей!
– Я точно никому ничего не скажу! – с готовностью пообещал милый юноша. – Только вы отпустите меня, а? И руки развяжите. Пряжа эта ваша колючая, как сто собак!
Глядя назад, я случайно заметила, что гаишник опустил радар и поднес к уху рацию. Слов я не слышала, но выражение лица автоинспектора, а также некая собранность, внезапно обнаружившаяся в его фигуре, наводили на мысль, что речь идет о чем-то серьезном. Внезапно гаишник начал озираться, глядя вниз, себе под ноги, точно он потерял котенка или кошелек. Не найдя искомого, он опустил рацию и сделал несколько шагов к нашему проулку. С прищуром всмотрелся в даль...
– Ирка, заводи мотор! – быстро сказала я подруге, разгадав смысл этой пантомимы. – Ну же, шевелись!
– А? – Подруга с трудом очнулась от неприятных раздумий, в которые ее погрузило упоминание имени Сереги Лазарчука.
– А и Б сидели на трубе! – рявкнула я. – И мы с тобой тоже сядем, если не уберемся отсюда сей же момент!
Против ожидания, подруга не стала со мной спорить или задавать вопросы. Кажется, она и сама пришла к выводу, что нас уже вполне можно сажать. Я подавила неуместное любопытство и не стала спрашивать Ирку, какова ее версия обвинения, которое могли бы предъявить нам правоохранительные органы. Что там в нашем быстро растущем послужном списке? Нападение на юного мента с последующим его похищением – раз, недонесение об убийстве Бориса Борисова – два, да еще девицу из кондитерской «вырубили» и ограбили, почитай, с нашей подачи, вместо меня... Право, наше самодеятельное расследование кучи преступлений на этом фоне смотрится вполне невинной забавой!
Парадоксальным образом это рассуждение меня успокоило и даже укрепило в желании досконально разобраться в происходящем.
– По-моему, гаишник только что получил сообщение об угоне серебристого «Пежо», – поделилась я своими мыслями с Иркой, когда мы отъехали на пару кварталов.
– Это называется «ориентировка», – авторитетно сообщил курсант-маньяк.
– Точно, он ориентировку получил, – не стала спорить я. – И явно связал ее с невинным вопросом вихрастого мальчика, который почему-то интересовался, не проезжал ли мимо серебристый автомобиль марки «Пежо»! Видали, как инспектор выглядывал в проулке нашего пацана? Не углядел, конечно, Ванька – мальчик быстроногий...
– Но гаишник мог видеть, что пацан вылез из нашей машины, – сообразила Ирка. – Останься мы на месте, без расспросов не обошлось бы. А у нас в салоне полумертвая девица и парень в путах – объясняй, откуда они взялись!
– Я ведь уже просил меня развязать! – напомнил Леша.
– Погоди, пока мы убежим подальше, – попросила я, поглядывая в боковое зеркальце.
Погони за нами не было, и это радовало.
– Машина была белая, «Жигули» шестой модели, – дед Семеныч охотно делился информацией с суровыми мужиками, прибывшими в ГСК по тревоге.
Сотрудники вневедомственной охраны уступили место розыскникам, и Семеныч повторял свой рассказ во второй раз. В пересказе его показания обогатились эмоциями, но понятнее не стали. Слушая Семеныча, сыщики играли желваками на скулах и с трудом сдерживали рвущиеся с губ непечатные комментарии.
– Так, отец, давай еще раз с самого начала, – хмуро велел курносый блондин, которого его рябой товарищ звал Димоном.
– Сначала так сначала, – легко согласился Семеныч, которому нравилась его роль. Дед откашлялся и в третий раз завел озвучание своих наблюдений. – Сидел я, значит, на очке...
– О каком очке речь? Ты, дед, в карты играл? – встрял с вопросом коллега Димона, рябой Мишаня.
Предыдущую версию излагаемой Семенычем истории он пропустил и излишне усердно штопал дыры в ткани художественного повествования.
– Не-а, я гадил, – с простодушной откровенностью признался сторож.
Димон скривился. Семеныч сделал поправочку:
– Испражнялся я! – Для наглядности дед, не вставая с табурета, принял классическую позу Мыслителя и натужно сморщился, после чего продолжил: – Так вот сижу я, значит, на очке, и тут ка-ак грохнет!
