вежливое покашливание и укоризненные взгляды.
Зяма называет эту буйную старческую тусовку «дедсад». «Дед» прямо указывает на возраст участников, а «сад», я думаю, является сокращением от слова «садизм». Обычно по «дедсадовским» вторникам я дезертирую к Денису, Зяма на всю ночь уходит в загул, а мамуля с папулей спят в костюмах Наполеона Бонапарта – с треуголками из пуховых подушек на головах.
Старинные часы за стеной глухо бумкнули. Я прислушалась: восемь! Бабулин старчески-садистский игровой центр обычно открывается в половине девятого. У меня было полчаса на то, чтобы поужинать, собрать вещички и унести ноги.
Еда в доме, слава богу, была. Грядущее нашествие дедсадовской орды не настолько деморализовало привычного к баталиям папулю, чтобы он пренебрег своими святыми поварскими обязанностями. Правда, дежурное меню не грешило разнообразием и явно было ориентировано на беззубую публику, но пышные котлетки с картофельным пюре любят и стар и млад – и я тоже.
Основательно подкрепившись, я сунула в один карман мобильник, в другой – шоколадный батончик, взяла книжку и котлетку в бумажке, сняла с гвоздика в прихожей запасные ключи от квартиры Дениса и ускользнула из родного дома за секунду до того, как на нашем этаже причалил лифт с первыми бабулиными гостями.
Ритуальные комплименты «Ах, Катенька, как ты сегодня чудесно выглядишь!» и «Катюша, ты все хорошеешь!», озвученные поскрипывающими голосами, я услышала, уже открывая Денис-кину дверь. Приветственный лай Барклая заглушил ответные реплики бабули, но я и так знала, что она приговаривает: «Ах, гран мерси!» и «Антре, мон шер, антре!»
Барклай настойчиво приглашал меня «антре» на языке выразительных собачьих телодвижений. Я потрепала славного пса по загривку, отдала ему котлету, закрыла за собой дверь и пошла прямиком в спальню. Возможно, это признание меня компрометирует, но таков мой обычный маршрут в жилище Дениса Кулебякина.
Мой капитан, к сожалению, снова был на дежурстве. Ждать его появления раньше утра не стоило. Я и не ждала – завалилась в постель с книжкой в руках, шоколадкой под боком, собакой в ногах и вполне приятно провела час-полтора за чтением увлекательного романа в электронных письмах.
Авторы произведения – люди старомодные, однако успешно освоившие компьютер, – самозабвенно обменивались е-мейлами на протяжении полугода, а потом собрали свою переписку в книжку. Этот опыт показался мне интересным, но неповторимым. Думаю, если бы мы с Денисом вынуждены были полгода общаться исключительно по электронке, то уже с конца первой недели наши сообщения превратились бы в эмоциональные, но однообразные констатации наличия неудовлетворенного желания. Боюсь, роман в итоге получился бы эпистолярно-порнографическим.
Примерно к сотой странице я окончательно потеряла надежду на то, что авторы прекратят беседовать о культуре в общественной жизни и бескультурно перейдут к жизни личной, и объявила нам с Барклаем отбой. Пес не возражал, и вскоре мы оба уснули.
Среда
Поутру я наскоро выгуляла Барклая на ближайшем пустыре и накормила его собачьими консервами. Не выдержав укоризненного взгляда, я пообещала принести четвероногому узнику чего-нибудь вкусненького с нашего человеческого стола и побежала домой – завтракать сама.
Полковник от кулинарии Борис Акимович Кузнецов в цветастом фартуке поверх застиранной тельняшки и выцветшем голубом берете, заменяющем ему поварской колпак, вел затяжной позиционный бой на кухне. Оттуда тянуло сложным ароматом морепродуктов, лука, чеснока, помидоров, шафрана, фенхеля, апельсиновой цедры и пряных трав. Я бы не сумела выделить из общего густого амбре отдельные составляющие, но в совокупности этот запах был мне хорошо знаком. Потянув носом и сглотнув слюнки, я догадалась:
– Папульчик, ты готовишь буйабес?
– Да, но только на обед! – нервно отозвался папуля, шмякнув на разделочную доску здоровенного окуня. – На завтрак всего лишь бутерброды.
– Самовывозом из холодильника, – добавил Зяма, не сумев скрыть своего огорчения по этому поводу.
Наш избалованный мальчик трапезничал в гостиной, критически созерцая новую ведущую утренней телевизионной программы. Судя по выражению его лица, ведущая была так себе – или же Зяма, доводя до полной готовности самовывезенные из холодильника сэндвичи, сильно злоупотребил кислым соусом.
Мамуля занималась йогой на открытом балконе. Проходя через гостиную, я увидела, что она сидит там в позе лотоса под развешенным на просушку бельем. Лотос из мамули получился корявенький, но в сочетании с флажками из разноцветных подштанников картинка образовалась живописная, вполне достойная второстепенного праздника в небогатом буддистском монастыре. Вдобавок мамуля заунывно мычала какую- то мантру. Соседский кот Барсик, введенный в заблуждение этим ритуальным завыванием, вдохновенно подпевал мамуле из-за балконной перегородки.
Услышав одно особенно немелодичное мамулино (или барсиково) «фа-бемоль», Зяма поморщился и постучал себя ладонью по уху. Очевидно, я ошиблась: гримаса на его лице не имела отношения к телевизионной девушке.
– Всем привет, а где ж наш матриарх? – мимоходом обронила я, притормозив рядом с братцем и заодно стащив у него бутерброд.
– Да жива ль еще моя старушка? – прискорбно перефразировал Зяма бессмертный есенинский стих.
Я заглянула в каморку нашей общей старушки и задалась тем же самым вопросом.
Бабуля лежала на диване, с головой накрывшись пледом, из-под которого торчала лишь одна бессильно поникшая рука. Я подошла, пощупала запястье и констатировала:
– Еще жива!
– Боюсь, что это ненадолго! – простонала бабуля из-под пледа. – Точнее, я надеюсь, что ненадолго…
– Опять резались в покер всю ночь напролет? – укоризненно спросила я.
– А чем же еще можно заниматься всю ночь напролет в моем возрасте? – парировала бабуля и высунула из-под пледа всклокоченную голову.
Вид у нее был воинственный. Чувствовалось, что нашей полуживой старушке нехорошо, но на то, чтобы сделать плохо еще кому-нибудь, сил у нее хватит, и желание соответствующее тоже имеется. Однако я заранее приготовила волшебную фразу-громоотвод:
– Ах, ба, как же я тебе завидую! Михаил Аристархович до сих пор влюблен в тебя, как мальчик!
– В самом деле? – Бабуля моментально сменила тон.
Она даже сделала попытку поднять руку, чтобы поправить безнадежно испорченную прическу, но смогла лишь вяло пошевелить пальчиками:
– Ах, оставь, детка! Мы с Михаилом знаем друг друга уже две тысячи лет!
– Что, как начали гулянку с тайной вечери, так и кутите до сих пор? – покричал из гостиной насмешник Зяма.
– Прокляну охальника! – пригрозила ему родная старушка.
– Правда, Зямка, уймись! – досадливо потребовала я.
Братец напрасно волновал бабулю, мешая мне ее умасливать:
– Я слышала, как Михаил Аристархович вчера нахваливал твою красоту, и это были не формальные комплименты, в них ощущалось искреннее чувство…
– Ах, перестань, детка!
Михаил Аристархович Прохоров – университетский профессор, академик, ученый-химик и бабулин друг со студенческих лет. Он и впрямь неровно дышит в присутствии бабули, и причиной тому не только хроническая астма.
Польщенная бабуля все-таки поправила помятый локон, мечтательно прижмурилась и еще раз повторила требование перестать тоном, каким гораздо более уместнее было бы приговаривать: «Ах, не молчи, продолжай!»
Я и продолжила – медовым голоском:
