рекомендовал посильные физические нагрузки. Супруг любящей хозяйки генерал Мариманов по случаю вспомнил славное прошлое и вызвался привести раздобревшую таксу в хорошую форму. Невзирая на протесты мягкосердечной супруги Ольги Сергеевны, он взялся за лентяйку Люсю, как за армейского новобранца, и проходил с ней слегка видоизмененный курс молодого бойца. Владеть оружием Люсю генерал не учил, но в марш-бросок по пересеченной местности гонял ежевечерне.
Пробираясь по грудь в снегу, коротконогая толстая Люся злобно морщила нос и чихала, когда на него садились снежинки.
— Рядовой Люсин, четче шаг! — покрикивал на кособоко переваливающуюся собаку Ефим Михайлович. — Дыши ровней, сопи в две дырочки и не гавкай!
Люся не гавкала, но зубы щерила. Будучи приличной собакой, она не могла себе позволить развернуться и тяпнуть Ефима Михайловича за ногу, но не посещавшая благонравную таксу со времен ее щенячьего детства мысль о том, чтобы сожрать в ночной тиши генеральскую тапку, уже не казалась ей крамольной.
— Раз-два, раз-два, за-пе-вай! — голосом правофлангового скомандовал между тем старый генерал и сам же хрипло затянул:
— Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины… — Куда именно пойдут машины, Ефим Михайлович запамятовал, поэтому слово пропустил. — В тра-та-та поход! Когда великий день войны настанет и нас в атаку Родина пошлет!
— Да пошел ты! — прокричал в отдалении звонкий женский голос, и Мариманов от неожиданности остановился.
Он, конечно, не подумал, что это Родина посылает кого-то в атаку или даже в тра-та-та поход, но совпадению удивился и замер, удивленно всматриваясь в чужой двор, откуда и послышался голос. Сквозь металлическую сетку ограды Ефим Михайлович видел главным образом заснеженную пустошь заднего двора и темные туши строений, ориентированных к нему тылом. Впереди, на расчищенном участке между зданиями, было светло, горели фонари и гирлянды разноцветных лампочек.
Мариманов задумался, пытаясь сообразить, какой нынче праздник, но подходящего календарного торжества не вспомнил. Люся, у самого носа которой оказался тряпичный бантик, источающий мощное фиалковое амбре, затрясла головой и шумно чихнула.
— Будь здоров, Люсин! — машинально сказал генерал и тоже шевельнул носом. — Никак, весенними цветами пахнет? Неужто Восьмое марта на носу? Или народ загодя к празднику готовится?
Он снова посмотрел сквозь ограду на празднично иллюминированный двор, и в этот момент на белом снежном поле сама собой — как стрелка на чулке — стремительно образовалась канавка, дотянувшаяся почти до забора. Затем в воздух взмыл пушистый ком! Мариманов машинально отшатнулся, гигантский снежок перелетел через его плечо, обалдевшую таксу и тропинку и шумно бухнулся в куст. Люся отмерла и залилась остервенелым лаем.
— Кошка это была, что ли? — удивился близорукий Ефим Михайлович. — Ну, тогда все правильно, весна на дворе. Кошку не обманешь, она весну чувствует и сразу же гулять бежит!
Люся, облаивая вдогонку гулящую мартовскую кошку, сердилась и дергала поводок.
— Ладно, рядовой Люсин, пошли в казарму, — неожиданно смягчился старый генерал, подпадая под обаяние примстившейся ему весны. — И смотри под ноги, если увидишь фиалки— сигнализируй! Нарвем букетик для твоей хозяйки.
— Что за пень торчит на дороге? — сердилась Алиса Ложкина, выглядывая из-под раскидистой ели. — Уходи, уходи, старый хрыч!
Старый хрыч Ефим Михайлович Мариманов, фальшиво насвистывая и старательно ковыряя валенками снег на предмет первоцветов, неторопливо удалялся от дачи, с которой благополучно бежал Зая. Довольно улыбающийся Василий Ложкин осторожно застегнул куртку и выбрался из елового шатра. На животе у него бугрилась большая выпуклось: под курткой Василий спрятал кролика. Усмиренный Зая лежал тихо-тихо, блаженно нюхая парфюмерный флакон.
— Все, утопал старый! Пошли! — скомандовала Алиса.
Хоронясь за деревьями, похитители кролика вышли на тропинку и торопливо зашагали по ней в сторону туркомплекса.
Генеральша Мариманова, стоя у окна, нетерпеливо высматривала Ефима Михайловича и Люсю, которым пора было уже вернуться домой с затянувшейся прогулки. Ольга Сергеевна переживала за старика мужа и нежную любимицу таксу, потому что снегопад усилился, а Ефим Михайлович поленился надеть теплый тулуп, ушел в спортивной куртке на рыбьем меху. Про Люсю и говорить нечего было, собаку старый дурень увел на променад вообще голой и босой. Даже попонку на нее не накинул, сказал — пусть закаляется!
Нервничая, Ольга Сергеевна заломила руки и пробежалась по комнате, из-за чего пропустила, когда Ефим Михайлович с Люсей вошли во двор. Она все еще стояла у окна, а генерал уже шагнул в комнату, фыркая, как собака после купания, и весело сказал:
— Ольга! Опять к стеклу приклеилась?
— Фима! Что так долго? — всплеснула руками генеральша. — Я же беспокоюсь! Вечер уже на дворе, мороз, и снег повалил, как пух из дырявой перины!
— Да не волнуйся ты, непоседа! — по-весеннему настроенный Ефим Михайлович улыбнулся и игриво ущипнул пышную супругу за щечку. — Отличная мартовская погода! Смотри, даже беременные бабы гулять не боятся!
Ольга Сергеевна послушно посмотрела в окно. По тропинке мимо решетчатой ограды генеральской дачи быстро прошли две женщины, одна, пониже ростом, в желтой куртке, другая, повыше, в красной. Та, что в красном, явно была в положении. На ходу она бережно придерживала руками выпирающий живот, и даже на расстоянии было видно, как светло и радостно она улыбается.
— И куда торопится, чего бежит? — укоризненно покачала головой умудренная жизненным опытом генеральша. — На седьмом-то месяце беречься надо бы!
Беременный кроликом Василий Ложкин в сопровождении супруги Алисы поспешал к оставленной на стоянке «Ниве», еще не зная, что снежный завал перекрыл единственную дорогу, ведущую из горного приюта в большой мир.
12
Уже в сумерках мы большой веселой компанией посетили сауну, где все ели шашлык и многие пили красное вино. Собственно, трезвенниками были только Масяня и я, вынужденная за Масяней присматривать. Ребенок у нас шустрый, а тут он еще пришел в особый восторг от того, что сразу за зимними играми на снегу последовало купание в по-летнему теплой воде. Температуру воды в бассейне сауны довели до двадцати восьми градусов в специальном расчете на малыша. Взрослые еще пользовались душем и джакузи, а также валялись в свежем снегу, которого становилось все больше.
Благожелательно приглядывая за тем, как Мася включает-выключает в бассейне искусственный водопад, норовя неожиданно обрушить поток воды на плечи и головы купальщиков, я одновременно наблюдала за присутствующими. Кто сказал, что трезвому среди пьяных должно быть скучно? Я, наоборот, забавлялась.
Особенно интересно было смотреть на Дину и Антона, которые демонстрировали стремительно возрастающую взаимную симпатию. Свидетели свадебной церемонии вели себя так, словно сами вот-вот собирались составить новую ячейку общества. Глядя на них, легко можно было обознаться, кто тут жених и невеста, потому что настоящие новобрачные демонстрировали анекдотический финно-угорский темперамент. Соответствующий случаю анекдот мне потихоньку нашептал Колян:
— У финна спрашивают, что ему больше нравится — Новый год праздновать или сексом заниматься? А он подумал с полчасика и медленно так отвечает: «Но-вый год луч-ше, по-то-му что ча-ще!»
Анекдот был бородатый и не особенно смешной, но зато актуальный. Вадим и Катерина держались так ровно-безразлично, что можно было подумать — в их случае даже високосный год случается чаще, чем
