— Мы травку ищем!
— Ты дура, что ли? — прошипела я, ожесточенно расковыривая снег. — «Травкой» называют марихуану! Скажи лучше, что мы ищем корм для косого!
— Нам трава для косого нужна! — послушно пролепетала Ирка. — Травочка для косячка!
Я тихо выругалась:
— «Косячок» — это самокрутка с «травкой», балда!
— Вы чем занимаетесь? — снова громко спросил рыжий и двинулся к нам.
— Вообще? — уточнила Ирка. Она откашлялась, вернула себе нормальный голос и вплотную приступила к заговариванию зубов. — Вообще-то у меня бизнес по продаже посадочного материала, семян сортовых и гибридных овощей и декоративных культур отечественной и голландской селекции.
— Голландские травки! — тихо застонала я. — Считай, призналась, что ты наркодилер!
Рыжий, на которого Иркин заговор не подействовал, подошел и сверху вниз посмотрел на меня:
— Что это вы там ищете?
Я поднялась, распрямила спину и напористо спросила:
— Вы животных любите?
— Каких животных? — осмотрительно уточнил рыжий, заглянув в лунку, пробуренную мной в снегу, с опасливым интересом.
Возможно, он ожидал, что из нее вылезет какое-то животное. Однако в ямке уже не было ничего интересного. Окурок, замерзший до состояния деревянного сучка, я из нее уже извлекла и держала в кулаке.
— Домашних! — объяснила я. — Вот у нас, например, есть кролик. Он редкой породы и нуждается в особом питании. В частности, ему необходимы витамины, то есть свежая зелень.
— Вы вроде белье снять хотели? — напомнил рыжий.
— И снимем! — с вызовом сказала Ирка, перебрасывая ногу через низкую баллюстраду террасы. — Вот сейчас возьмем и все снимем!
«Все» — это была одна-единственная куртка, поэтому процесс не затянулся, и уже через несколько секунд мы под присмотром бдительного рыжего трусили к себе во флигель. На ходу Ирка нежно обнимала свою куртку и лицемерно жалела бедного кролика, оставшегося по вине сердитого дяди милиционера без витаминов.
Мы очень вовремя вернулись в кухню, картошка уже сварилась, а вода в кастрюле почти выкипела. Еще чуть-чуть — и вместо картофельного пюре на гарнир к сосискам мы получили бы пригоревшие чипсы. Ирка принялась давить картофелины старомодным деревянным пестиком и делала это с неоправданной жестокостью, опуская толкушку в кастрюлю с размаху, как рыболов, пробивающий ломом лунку во льду. До нее с запозданием дошло, что она скомпрометировала себя в глазах представителя закона.
— Зачем только я упомянула про селекционный посадочный материал? — сокрушалась она, трамбуя картошку. — Рыжий подумает, что я занимаюсь выведением зимнестойкого сорта марихуаны!
— Лазарчук поручится за твою благонадежность! — успокоила ее я.
— Ты думаешь? — усомнилась Ирка.
— Конечно! — Я действительно думала, правда, о другом. — Главное, что мы с тобой не зря копались в снегу. Один окурок я все-таки нашла! Вот он, вуаля!
— Дай посмотреть! — подруга оставила толкушку и потянулась забрать у меня окурок, который я держала двумя пальчиками, как пинцетом.
— Не трогай, повредишь! — я отодвинулась. — Он в тепле оттаял и размяк, но это совершенно точно окурок от сигареты Зинули.
— Много ты понимаешь в окурках! — скептически сказала Ирка. — Ты даже не куришь!
— Это точно, зато я разбираюсь в декоративной косметике, — сказала я и осторожно положила раскисший окурок на чистую тарелочку. — Видишь, фильтр испачкан губной помадой? Редкий цвет, серебристо-сиреневый, называется «Пепел розы», подходит только платиновым блондинкам. У Зинули была такая губнушка, я точно помню, она в машине доставала тюбик, чтобы подкрасить губы.
— А вот этот коричневый ободок откуда? — спросила подруга, внимательно осмотрев окурок.
— От кофе. Думаю, Зинуля курила и одновременно пила кофеек, — сказала я. — В кухне витал аромат «арабики», к тому же, Зинуля по пути к дому пожаловалась мне, что даже кофе не спас ее от сонливости. Вопрос в том, одна ли она баловалась на балконе кофе с сигареткой, или же в компании?
— Лазарчук сказал бы нам, если бы опера нашли в кухне немытую посуду, — рассудила Ирка. — Ты говоришь, что Зинуля вошла в холл из коридора… Она была в верхней одежде?
— В шубе. А что?
— А то, что ни одна нормальная женщина не стала бы мыть посуду в норковой шубе! Значит, Зинуля оставила свою чашку на балконе, а принес в кухню и вымыл ее кто-то другой.
— Я тебе больше скажу: по-моему, именно этот «кто-то» подсыпал в Зинулину чашку снотворное! — заявила я. — Таблетки легко растворились в горячем напитке, а крепкий кофе, особенно с коньяком, замаскировал вкус снотворного.
— Кофе с коньяком? — задумчиво повторила Ирка. — Ах, да, Зинуля же пила что-то спиртное.
— А теперь главный вопрос: с кем она его пила?
Мы с подружкой уставились друг на друга и одновременно воскликнули:
— С Тараскиным!
— Катька сидела на подоконнике в холле, и ни спиртным, ни кофе, ни сигаретами от нее не пахло, — зачастила я, торопясь обосновать наше единодушное мнение. — Дина с Антоном еще не пришли с гулянья, ты, Колян и Масяня уже были во флигеле, Анатолий сидел у себя в сторожке. Остается Вадим, больше некому. Если кто-то и был с Зинулей на балконе, так только он!
— Кстати, выбор спиртного тоже косвенно указывает на Тараскина, — важно сказала Ирка. — Если ты заметила, он пил только коньяк, я обратила на это внимание во время пирушки в сауне. Спросила Антона, и тот сказал, что Вадим и на студенческих вечеринках не пил общеупотребительные портвейн и «Ркацители». От вина у него сразу же начиналось сильнейшее желудочное расстройство.
— Очень интересная информация! — сказала я, прислушиваясь к мысли, которая заворочалась в моей голове.
— Но зачем Тараскину понадобилось убивать Зинулю? — сбив меня с толку, вопросила Ирка. — Чем ему помешала эта добродушная общительная дама?
— Может, она знала какую-то опасную тайну, оглашения которой Тараскин отчаянно не желал? — предположила я. — Зинуля была патологически болтлива. Едва оправившись от потрясения, она вновь начала бы неутомимо молоть языком.
Ба-бах! — громко хлопнула входная дверь. По коридору протопали решительные шаги, в кухню заглянул Лазарчук.
— Слушайте, хозяюшки, этот ваш пионерский костер во дворе уже догорает, — сварливо сообщил он. — Он вам еще нужен? А то у нас тоже есть виды на мангал.
— Пионерский костер? — непонятливо повторила я.
— Черт, совсем забыли про сосиски! — спохватилась Ирка.
Она сгребла со стола сосисочный штабель и сунула его мне в руки:
— Жарь все!
— Ладно, тогда мы еще немного подождем, — подобрел Серега, смекнув, что назревает обильный завтрак.
С сосисками в охапку я вышла во двор и направилась в укромный уголок за альпийской горкой, в которой сейчас не было ничего особенно декоративного, так как она была покрыта снегом. За горкой под деревянным навесом в деревенском стиле стоял основательный мангал, сложенный из кирпичей, оснащенный дымоходом и боковой заслонкой для сброса в специальное ведро остывшей золы.
Дрова, которые мы с Иркой в спешке хаотично побросали в мангал, по большей части превратились в угли, осталась только пара крупных головешек. Я потыкала в них кочергой, а потом разворошила угли, стараясь равномерно распределить их по металлическому корыту. Оно был таким просторным, словно хозяева дачи имели обыкновение, подобно легендарному молокозаводчику Пархоменко, жарить на открытом огне целых оленей. Орудуя кочергой, я пыхтела, как бульдозер, и тихо радовалась, что никто не потрудился
