— Так они к нему пошло пожрать пришли, что ли? — огорчился Колян. — Пять Галин к одному Борису?
— Чувствуется, что кое-кто здорово настроился на просмотр эротического триллера! — уколола его я.
Колян обиделся и ушел, предварительно тщательно выскоблив столовой ложкой быстро опустевшую баночку из-под варенья. Однако вскоре он вернулся, без видимой связи с предшествующим разговором напомнил, что один занимает целую комнату, и поинтересовался, каковы мои планы на ближайшее будущее? При этом супруг моргал двумя глазами сразу, как жертва застарелого нервного тика, и говорил преувеличенно значительно, с интонациями ведущего развивающей телепередачи «Умники и умницы», проверяющего эрудицию и сообразительность молодого дарования.
— Намек понят, — кивнула я. — Так и быть, после вечернего омовения я приду скрасить твое одиночество.
Довольный Колян убежал в ванную и вновь вернулся меньше чем через минуту — на сей раз с претензией к Ирке, которая заградила подступы к купели своей мокрой курткой.
— Выбрось ее во двор, — посоветовала я.
— Как это — выбрось? — напряглась подруга. — Ты предлагаешь мне взять и выкинуть хорошую финскую куртку?
— Я предлагаю тебе вывесить ее во двор, — объяснила я. — На морозе она быстрее просохнет.
— А ты скрасишь мое одиночество? — съязвила Ирка. — Как-то неохота мне единолично бродить в потемках по безлюдному двору.
Чтобы ускорить процесс, я согласилась. Мы положили мокрую куртку в тазик, запустили в ванную Коляна, обулись, оделись и пошли во двор. Ирка, влекущая тазик, была похожа на гостеприимную фольклорную девицу, несущую перед собой поднос с хлебом-солью. Я сказала ей об этом, и она ради полноты образа жалостливо затянула:
— Во поле березка стояла! Во поле кудрявая стояла!
— Люли-люли, ни фига подобного! — озабоченно заметила я, озираясь по сторонам. — Не вижу я тут никаких березок и вообще ничего подходящего для развешивания мокрого тряпья!
— В доме есть открытая веранда! Вот туда мы курточку повесим! — не затруднившись с решением, на тот же фольклорный мотив напела моя подруга.
— Люли-люли, повесим! — согласилась я.
По бодрящему морозцу мы пробежались к большому дому и пристроили одежку на перила открытой веранды.
— Тут кто-то недавно топтался, курил и бросал окурки в снег, — заметила зоркая Ирка. — Надеюсь, любители посмолить на свежем воздухе не станут стряхивать пепел на мою верхнюю одежду.
— Все будет хорошо, — успокоила я ее, торопясь вернуться в дом.
Хорошо действительно было, во всяком случае, нам с Коляном, и уснула я в прекрасном расположении духа.
19
Чтобы не потерять из виду предприимчивого малыша, спала я в его комнате. Спала крепко и сладко, но недолго, потому что неугомонный Масяня пробудился в семь утра. Сначала он бодрым голосом выдал мне цитату из «Корпорации монстров»:
— Вставай, валенок несчастный! Сколько можно спать?!
Я оставила без внимания и оскорбление, и призыв к побуждению, но Мася не отступился. Он немного покукарекал мне в ухо — это тоже не сработало, и сменил тактику, жалостливо заскулив:
— Мамочка! Мамулечка!
— Что? — спросила я, не разлепляя ресниц.
— Мамочка! — Ребенок туго обнял меня за шею и жарким шепотом спросил: — А почему бабочки не спят в берлоге?
Я открыла один глаз и посмотрела на малыша — издевается, что ли? Какие, к чертовой бабушке, бабочки — в семь утра?! Но ясные карие глазки сынишки светились неподдельным интересом. Чувствовалось, что проблема ночлега мотыльков волнует его не на шутку.
— Потому что в берлоге спит медведь, — сказала я.
— И миша хлопает бабочек, потому что они кушают его шубку?
Очевидно, Мася имел в виду моль, но в моем затуманенном мозгу промелькнуло дикое видение, не лишенное эротизма: здоровенный волосатый мужик по имени Миша, хлопающий по ягодицам ночных бабочек, завтракающих селедкой под шубой.
— Доброе утро, дамы и господа, геи и гейши! — страдальчески пробормотала я.
И тут случилось чудо: Масяня потерял интерес и к бабочками, и к моей персоне, всецело переключившись на медведей. Он очень душевно спел песенку Винни Пуха, рассказал стишок про мишку косолапого и еще один, заканчивающийся словами: «А под снегом спит медведь, тише-тише, не шуметь!» Под этим призывом я готова была подписаться кровью.
Я спрятала голову под подушку, но и там слышала неумолчную болтовню ребенка. И в кого это наш мальчик такой разговорчивый?!
— Снег идет, снег идет, здравствуй, здравствуй, Новый год! — громко декламировал Масяня, сидя на подоконнике.
Он повторил этот стишок раз пять, а потом выдал обновленную версию:
— Катя идет, Вадя идет, здравствуй, здравствуй, Новый год!
Через несколько секунд до меня дошло, что Катя и Вадя — это не иначе как наши молодожены. То есть Мася сообщил мне, что дурочка Катерина отправилась куда-то в компании негодяя Тараскина. Я отбросила одеяло и метнулась к окну, но увидела только лаково-зеленый бок квадроцикла, с ускорением прокатившего мимо окна. На железном коне восседали супруги Тараскины, я узнала красно-белый лыжный костюм Катерины и голубой комбинезон Вадима.
— Куда это ее черти понесли? — встревожилась я и побежала будить Ирку.
— Рота, подъем! — вскричала я, бесцеремонно ворвавшись в девичью светлицу.
Однако ни Ирка, ни Зинуля, укутавшиеся в одеяла по самые макушки, даже не шелохнулись. Тогда я стянула с подруги одеяло и задействовала Масин репертуар: обозвала Ирку несчастным валенком, бодро кукарекнула ей в ухо и доверительно спросила про ночлег летающих насекомых. Безберложные бабочки Ирку проняли, она покрутила пальцем у виска, едва не выколов себе глаз, и недобрым голосом поинтересовалась, не сошла ли я с ума.
— Я-то нет, а вот Катька, похоже, окончательно сбрендила! — доложила я. — Она уехала с Тараскиным на квадроцикле.
— Она совсем дура, что ли? — Ирка окончательно проснулась, села в постели и заелозила ногами по полу, пытаясь нащупать тапки. — В ее ли положении гонять по крутым горам на вездеходе?
— Ты еще прими во внимание, в какой дурной компании она гоняет по крутым горам! — напомнила я, подсовывая подружке ее обувку. — Боюсь, с мерзавца Тараскина вполне станется нарочно спихнуть молодую жену с квадроцикла на полном ходу! Катька убьется, это сойдет за несчастный случай, и алчный Тараскин единолично завладеет всем винно-водочным королевством.
— Ох, типун тебе на язык! Не нравятся мне твои пугающие фантазии! — Ирка поежилась и напялила поверх байковой пижамы теплый шерстяной жилет.
Громко топая, мы пробежались по комнатам и всюду выглядывали в окна, надеясь увидеть поблизости семейную пару чокнутых квадроциклистов, но катальщики уже удалились от дома на приличное расстояние. Мы бы их и не нашли, но помог Масяня.
— Мамочка! — крикнул он из комнаты, когда мы с Иркой пробегали по коридору мимо открытой двери.
— Что, детка? — притормозила я.
