Сашка вздрогнул и снова отвернулся. Я с запоздалым раскаянием подумала, что тема гибели любимой женщины для парня наверняка очень мучительна, так что надо бы мне с ним поделикатнее…
— Есть предложения по поводу пункта назначения?
— Мне все равно, — глухо ответил Сашка.
Я сочувственно посмотрела на белобрысый затылок с трогательными мальчишескими вихрами. Бедный пацан, каково ему сейчас!
— Если все равно, то едем в станицу Верховецкую.
Сашка промолчал, но я уже разговорилась и не могла остановиться. Мне хотелось объяснить своему пассажиру, почему из сорока трех районов края я выбрала именно этот.
— Не спросишь, почему в Верховецкую?
— Почему в Верховецкую?
Спросил, но голос совершенно безразличный!
— Потому что именно туда ездила этим летом Маша со своим малышом.
Он даже не обернулся:
— И что?
— А то, что никто не знает, где сейчас этот малыш! — я начала сердиться. — Или ты знаешь?
— Не знаю, — в голосе по-прежнему ноль эмоций.
Это меня разозлило. Я все понимаю: Сашка молодой пацан, сам еще почти мальчишка, но раз уж сумел сделать ребенка — умей и ответственность за него нести!
— Не знаешь или не хочешь знать?
Прежде чем ответить, Сашка подумал. Это мне понравилось — все-таки примеряется парень к тяжести родительского долга.
— Хочу.
— Отлично, — с облегчением выдохнула я. — Тогда едем в Верховецкую.
На этом принципиальный разговор закончился. Минут через сорок Сашка предложил сменить меня за рулем, я согласилась, и за два часа пути мы не обменялись и тремя словами.
— М-му-у-у! — с трагическим надрывом проревел мне в ухо густой животный бас.
С перепугу я так дернулась, что только пристегнутый ремень безопасности удержал меня в кресле.
— Му!
В окошке рядом со мной маячила печальная коровья морда.
— Брысь отсюда! — воскликнула я и поспешно подняла стекло.
Буренка стояла бок о бок с нашей машиной, не позволяя мне открыть дверцу и выйти. С другой стороны «шестерки» осады не было, так что Сашка беспрепятственно вылез из автомобиля и курил на обочине, стоя спиной ко мне, лицом к народным массам. Упомянутые массы в большом количестве имелись в поле, где происходил сезонный апофигей крестьянской жизни — уборка картофеля силами какого-то детско-юношеского коллектива. Меньшая часть младых сборщиков плодов чужого труда рассредоточилась по полю, большая группировалась вокруг юноши с гитарой. В хрустальном воздухе болезненно звенели фальшивые аккорды и ломкие голоса певцов и певиц. Пара фигуристых барышень в тугих трикотажных штанах и коротеньких курточках лениво выплясывала вокруг перевернутого ведра. Юноши — и Сашка Торопов тоже — подбадривали красных девиц возгласами.
— Эй, добрый молодец! — позвала я. — Встань ко мне передом, к полю задом!
Сашка неохотно обернулся, и его свежее румяное лицо быстро утратило оживление.
— Почему не едем дальше? — строго спросила я.
— Потому что приехали!
Он кивнул на дорожный указатель, который я поначалу не заметила, так как вид на него загораживала упитанная корова: «Ст. Верховецкая».
Саму станицу мы увидели метров через триста.
— Лепота!
Я с удовольствием оглядела дома вдоль дороги — такой же извилистой и узкой, как двадцать лет назад, но уже заасфальтированной. В станицу пришла цивилизация.
— Куда дальше? — сухо спросил Сашка.
Ответа на этот вопрос у меня не было, так как ни адреса, ни даже имени станичной бабки-няньки Машиного младенца я не знала. Однако по стародавнему опыту студенческого гостевания в Верховецкой я помнила, что сельский люд в данной местности весьма общителен и доброжелателен.
— Сейчас все узнаем, тормози! — велела я.
Над заросшей лопухами канавой, в которой копошились упитанные белые гуси, восседала на складном стульчике бабуля с длинной хворостиной. Она неторопливо поводила прутиком вправо-влево и была похожа на дирижера, вслепую руководящего исполнением лирического произведения в темпе легато. Глаза дирижерша зажмурила, а рот приоткрыла.
— Здравствуйте, бабушка! — бодро провозгласила я.
На морщинистом лице старушки произошла перемена мест слагаемых: глаза открылись, а рот закрылся.
— Отличные у вас гуси! — похвалила я.
— Двести рублев за тушку, и еще пух и перо для подушек продать могу! — с готовностью включилась в разговор бабуля.
— Интересное предложение, — кивнула я. — Пожалуй, мы посмотрим ваши подушки и тушки на обратном пути. А сейчас нам надо найти одну местную бабушку, которая берется нянчить городских детишек. Не знаете, у кого здесь летом жила мамаша с младенцем? Вообще, берет тут кто-нибудь дачников на постой?
— Двести рублев за тушку! — бойко протарахтела бабуся. — И перо для подушек тоже продам недорого.
Если бы она не добавила про перья, можно было подумать, что двести рублей за тушку — это вольный пересказ станичного прейскуранта на услуги по размещению отдыхающих.
«Кстати, двести рэ с человека — это совсем недорого, — не без мечтательности пробормотал мой внутренний голос. — Эх, поспать бы на пуховой перинке…»
— Спасибо, не надо! — громко сказала я и ему, и тугоухой старухе. — Мы! Ищем! Няньку!
— Двести! — гаркнула бабка, мажорно взмахнув дирижерской хворостиной. — И пух!
— И прах! — злобно рявкнула я, но тут же устыдилась — старушенция ведь не виновата, что глуха как пень, а я не имею никакой необходимости в покупке продуктов гусеводства. — Спасибо, нам ничего не нужно!.. Поехали дальше, Саш.
Ухмыляющийся Сашка тронул машину с места, и, уже отъезжая, я услышала, как бабка совершенно нормальным голосом сказала:
— Заречная, восемь. Спросите бабку Тасю.
— Чего? — Я обернулась, но старуха уже смежила очи и распустила губы в блаженной улыбке.
— По-моему, эта бабка такая же глухая, как я! — со смешком сказал Сашка. — Просто ей очень нужно продать гусей.
— И пух! — подхихикнула я.
Улицу Заречную нашли благодаря чистой логике. Переехали через мостик и сразу остановились — первая же улочка, параллельная чахлой речушке, оказалась искомой Заречной. Я едва не прослезилась от умиления! И еще позавидовала: нам бы немножко этой простодушной деревенской топонимики в мегаполис, а то иной раз зло берет, когда долго-долго ищешь улицу с отфонарным названием, типа «Вторая пятилетка». Возникает подозрение, что она была предназначена для соревнований по спортивному ориентированию и названа в честь худшего результата! Или вот есть переулок Кораблестроительный, который соседствует с переулком Лунным. Оба находятся в самом центре города, у железнодорожного вокзала, где в радиусе двух километров — ни одной лужи, если не считать мазутные. Какие там могут строить корабли? Луноходы, что ли?!
Станичная улица Заречная радовала безыскусностью. Дом номер восемь нашелся именно там, где следовало, — между седьмым и девятым. Оставив машину, мы с Сашкой подошли к штакетнику,
