увеличение популяции немужественных извращенцев год за годом все сильнее ущемляло ее женские интересы. — Когда ж вы уже вымрете, паразиты?!
Не дожидаясь ответа на этот риторический вопрос, она бросила на весы заскорузлую позавчерашнюю «Детскую», которая при употреблении в пищу очень легко могла ускорить чье-то вымирание, вышвырнула ее в окошко, сгребла деньги и со стуком опустила заслонку. А она тут же загудела, сотрясаемая ударами могучего кулака:
— Эй, хозяйка! Не закрывай лавочку, продай мне сосиску!
— Розничная торговля колбасными изделиями закончена! — стервозным голосом возвестила из глубины тонара оскорбленная Катерина. — Передвижной секс-шоп Тинского мясокомбината объявляется закрытым! Пошли вон, моральные уроды!
— Вот, слышишь? Глас народа! — Ирка кивнула на колбасный ларек, из которого доносились визгливые вопли торговки, и вздохнула так тяжко, что меня едва не отнесло в сторону. — Извращенцы, по- другому и не назовешь! Сосиски им, видите ли, не для еды нужны! А для чего? А?
— Ты меня спрашиваешь? — Я тоже вздохнула. — Интересуешься моим мнением или хочешь, чтобы я придумала сосискам какое-нибудь пристойное применение вне питательного процесса?
— А ты сможешь? — Подружка взглянула на меня с надеждой.
— Э-э-э-э… — я напрягла фантазию. — Может быть, все эти люди собираются кормить сосисками бродячих собачек? Как уточек в парке кормят хлебом. А что? Такая благотворительная акция, приуроченная к Дню защиты живой природы!
Ирка одарила меня тяжелым взглядом. Я замолчала.
— Ну что? Пойдем за ними или еще немного подождем? Дадим нашим зверькам как следует разыграться? — невесело спросила подружка.
— Давай уже покончим с этим, — я поежилась. — У меня нервная система слабая. Я созерцания показательных выступлений с сосисками могу и не выдержать.
— Я тоже, — сказала Ирка и поудобнее прихватила скалку.
Ее узорчатые ручки в тусклом свете одинокого фонаря красиво сверкнули алым лаком и золотом. Показательное выступление со скалкой обещало стать ярким, запоминающимся зрелищем.
Вблизи здания аэровокзала на нашем пути обнаружилась развилка. С нее в обе стороны убегали редкие пешеходы. Многие из них были в костюмах, но, увы, не в карнавальных, так что на глаз отделить блудных зайцев от нормальных мужиков, мчащихся в аэропорт по своим срочным делам, не представлялось возможным.
— Разделимся! — решила вопрос Ирка. — Я налево, ты направо, и кто найдет зайчишек — кричит кукушечкой!
Я кивнула и без задержки присоединилась к жидкой группе бегущих направо.
— Живее, живее! Две минуты осталось! — обернувшись на ходу, поторопил меня незнакомый дядька со связкой бананов.
Мне сразу же захотелось притормозить, так как я не готова была с разбегу вступить в необычную игру со съедобными предметами, но мой внутренний голос тугим от спортивно-охотничьей злости сопрано моей же лучшей подруги скомандовал: «Держись группы!»
Я пригляделась: все прочие участники забега бежали с утяжелением. Кроме дядьки с бананами, в нашей группе были парень с шампанским и девушка с полными карманами шоколадных батончиков. Чтобы лучше замаскироваться, я на бегу порылась в сумке и вытащила из нее микрофон. Из всего моего барахла он единственный имел определенное сходство с эротическим прототипом сосиски, банана, бутылочного горлышка и большого сникерса.
Гулкой рысью мы проскакали по каким-то темным закоулкам и неожиданно вылетели на открытое пространство. Резкий ветер ударил в лицо, глаза заслезились, я на несколько секунд ослепла, а когда прозрела — увидела совсем рядом до боли знакомую фигуру на пяти ногах. Две из них были человеческими, а три напоминали паучьи и принадлежали операторскому штативу.
— Опаздываешь! — отклеившись от объектива, упрекнул меня Вадик.
— Извини, — растерянно пробормотала я.
Мы что, будем снимать кроличье секс-пати?! Подобного размаха я от этого мероприятия не ожидала.
— Я тебе звонил, звонил, а ты была недоступна! — сказал Вадик.
Не зная, имеет ли он в виду только телефонную связь, я на всякий случай поспешила заявить:
— Я по-прежнему недоступна! — и отодвинулась от граждан с батонами и бананами.
— Начали, начали! Оркестр, музыку! — перекрывая рев двигателей подруливающего к нам самолета, проорал лысоватый юноша выраженной административной наружности — нервный, суетливый, в верблюжьем пальто поверх делового костюма, встопорщенного ранним брюшком.
Самолет замер, и в наступившей тишине послышался громкий ноющий звук, тягучий и тоскливый, как полярная ночь. В темноте он звучал особенно пронзительно и страшно — точно стенания самой земли.
— Что это? — притормозив на ступеньках трапа, спросил министр.
— Это? Это варган, — секунду послушав, объяснил разносторонне образованный референт. — Самозвучащий щипковый инструмент народов Севера.
— А мы разве не на юге? — министр обеспокоенно огляделся и с облегчением увидел неподалеку большой транспарант с надписью: «Приветствуем участников форума на кубанской земле!»
В этот момент от имени самого что ни на есть юга во мраке зашумели, затрещали погремушки- маракасы.
— Летели на юг, — не так уверенно, как обычно, ответил эрудированный референт, одним глазом нервно кося на транспарант.
Частично закрывшая его тень самолетного носа мешала с уверенностью определить, какая именно земля встречает гостей — кубанская или кубинская?
— Чаки-чаки, ч-ч-ч-ч! — путая географию, бодро трещали неродные Кубани латиноамериканские маракасы.
— Н-няа, н-няа, нь-нь-нь-нь! — окончательно дезориентируя прибывших, печально зудел чукотский варган.
Министр нахмурился. Всесторонне образованный референт с трудом оторвал взгляд от неудобочитаемого плаката, вперил взор в небо, чтобы сориентироваться по звездам, и некультурно выругался, проклиная дождевые тучи. Шестое Лицо, обеспокоенное переменами в настроении министра, обернулось, разыскивая в толпе Виталика Протопопченко, и тот, пригибаясь, как под обстрелом, подбежал к импровизированному оркестру. Произнесенное навзрыд «Играй, зар-раза!» по тональности идеально совпало со скулежом варгана, а по экспрессии — с цоканьем маракасов, и сразу же за этим коротким текстовым вкраплением раздольно запела, заиграла гармошка. Ее напев, широкий и вольный, как сама русская душа, поглотил и без заметного ущерба для себя ассимилировал и чукотский плач, и мексиканский смех.
— Запрягайте, хлопцы, коней да лягайте почивать! — смело затянул нетрезвый гармонист — пассажир ночного авиарейса на Ростов, коротавший время до вылета в буфете.
— А я выйду в сад зеленый, в сад криниченьку копать! — узнав песню, радостно подхватил Виталик Протопопченко.
Аккурат под слова припева:
— Маруся, раз, два, три! — он вытолкал вперед буфетчицу с пластмассово-ржаным караваем.
Условная Маруся послушно поплыла навстречу министру, который перестал хмуриться и бодро сошел с трапа на гостеприимную землю кубано-кубинской тундры. Символическая дегустация каравая прошла без эксцессов. Шестое Лицо выдвинулось вперед, почтительно потрясло холеную руку министра и ловко развернуло его на камеру.
Я машинально — сработал выработанный годами рефлекс — выпрыгнула вперед с микрофоном. Никто, кроме Вадика, не заметил, что он не подключен, но оператор ограничился досадливым возгласом: «Вот идиотка!», но вмешиваться в процесс не стал, из чего мне стало ясно, что данная съемка является бутафорской. Поэтому я не стала слушать и запоминать болтовню высокого начальства об открытии новой посадочной полосы, каковой процесс по сути своей есть открытие новой белой полосы в жизни нашего аэропорта. Я невежливо отвернулась от оратора и с нарастающим интересом уставилась в поле, где на
