Я с прискорбием вспомнила две пузатые литровые бутылки «Бэйлиса», изъятые у меня «человеками» с украинской таможни, и сокрушенно вздохнула.
Наш с Вадиком обратный путь был долог, труден и полон потерь. То есть сначала все было хорошо. Мы благополучно вылетели из Берлина бортом «Люфтганзы» и мысленно уже готовились ступить на кубанскую землю, но из-за погодных условий наш самолет не посадили в Екатеринодарском аэропорту. Ростов тоже не принимал, и мы приземлились в Донецке. Там нас погрузили в автобус и повезли в ночную степь, посреди которой в окружении крайне неуютных буераков помещался таможенный пост, представляющий собой будку, плотно занятую тремя украинскими парнями.
Они ожидали нашей встречи не больше, чем мы. Когда из окружающего пост седого тумана появилась первая фигура в деловом костюме, с чемоданом на колесиках, пакетом из «Дьюти фри» и удивительным вопросом: «Борт 335, нас так пропустят или еще досматривать будут?» — служивые хлопцы оторопели, и я вполне могла их понять. Это был первый в истории случай появления на наземном посту донецкой таможни российских авиапассажиров с пакетами из Берлинской зоны беспошлинной торговли! Впрочем, таможенники оказались ребятами бывалыми и сориентировались огорчительно быстро. Почти все пассажиры вынужденно расстались с прикупленным перед вылетом алкоголем. Один только Вадик оказался вполне успешным бутлеггером!
— Постой-ка! — нахмурилась я. — А где лежит наш немецкий контракт?
— В кофре, в потайном кармане, — ответил напарник. — Ты же сама просила спрятать этот важный документ понадежнее.
— Но я не просила прятать туда же контрабандное виски! — рассердилась я. — Вадик, у тебя голова есть? А если бы бутылки разбились? Что было бы с контрактом? А ну, дай его сюда!
Невзирая на уверения напарника, будто немного замечательного шотландского виски никому и ничему не повредят (даже русско-германскому контракту), я заставила Вадика вытащить футляр с ценными бумагами из секретного отдела кофра и сунула его под свою подушку.
Унылый венерианский пейзаж за окном сменился вполне обжитым земным, правда, образца середины прошлого века. Поезд приближался к станции, в соседних купе наметилось оживление, в коридоре образовалось движение.
Наш вагон остановился напротив протяженного прилавка, уставленного разнообразной снедью умилительного деревенского вида. Фон для корзин, кастрюль и чугунков образовывали однотипные станичные тетушки в белых платочках и куртках с китайского рынка. В лучах утреннего солнышка красиво серебрились вязанки сушеной тарани.
— О! Закусь! — обрадовался Вадик. — Я сейчас!
Он спешно обулся и, путаясь в рукавах куртки, вывалился в коридор, по которому уже массово топали другие любители закуси.
— Я же не люблю рыбу! — запоздало напомнила я. — Мне пирожок с сыром купи!
Вадик уже выскочил на перрон и, зябко ежась, приплясывал вблизи наиболее богатой коллекции рыбьих чучел. Хореографический номер получился у него интересный, с сюжетом: придирчиво пощупав таранку, напарник похлопал по карманам, стукнул себя по лбу, обернулся к поезду и выразительными жестами потребовал от меня финансового участия в процессе. Я было удивилась, что цены на сушеную рыбу за время нашего недолгого отсутствия на родине так сильно выросли, что обыкновенная таранка стала Вадику не по карману, но тут же заметила, что растяпа просто забыл в купе свой бумажник — он так и остался лежать на столе.
Открыть окно я не сумела, пришлось организовать доставку напарнику денег из рук в руки. Хотя идти было недалеко, управилась я минут за пять, не меньше: в коридоре, в тамбуре и у вагона стояла толчея. Мужчины в тренировочных штанах и майках, женщины в спортивных костюмах и комнатных тапочках, детишки, крепко сжимающие в кулаках шоколадные батончики, бабули с клетчатыми сумками времен расцвета челночной торговли — вся эта классическая пассажирская братия образовала на моем пути плотную пробку.
— Дорогу большому слону султана! — бешено орал Вадик, пробиваясь уже в обратном направлении — в купе.
Одной рукой он тянул за собой меня — как маленького слоненка султана, в другой держал гирлянду из тарани, которой потрясал над толпой, как связкой колокольчиков. Серебристые рыбины не звенели, но рассыпали вокруг солнечных зайчиков и сухую чешую. Она падала на головы граждан, как напоминание о приближающемся празднике — новогоднее конфетти. Народ чертыхался и послушно сторонился с нашей слоновьей тропы.
— Ну вот, теперь можно и поговорить по-человечески! — сказал Вадик, ловко ободрав и разделав янтарную таранку. — Продолжай, дорогая. Итак, ты напилась самбуки и принялась бомбардировать дезертировавшего Александра эсэмэсками. А он?
— А он молчал, как дохлая рыба, — неохотно призналась я, ассоциативно покосившись на в высшей степени неживую таранку.
— Вот негодяй! — весело сказал Вадик и поднял свой стаканчик с виски. — За твое, Ленка, душевное здоровье! Вишь, какому испытанию оно подверглось! Надеюсь, ты не сойдешь с ума в попытке понять, почему этот стойкий парень не ответил на твои призывы — как телепатические, так и телефонные.
— Ты думаешь, мне больше думать не о чем?! — разозлилась я. — Я и так знаю, почему он не ответил!
— Почему? — Вадик живо заинтересовался и даже сделал попытку предугадать ответ. — Ох, блин… Неужели синьор импотенто?
— Сам ты импотент! — обиделась я. — С этим у него все в полном порядке, можешь мне поверить, я в мужиках разбираюсь, как… как…
Я замялась, подыскивая сравнение, которое не уронило бы мой многострадальный моральный облик ниже рельсов и шпал.
— Как я — в рыбе, — кивнул напарник и подвинул ко мне неопознанный фрагмент таранки. — Ты закусывай, закусывай, а то снова захмелеешь и по пьяни еще каких-нибудь дел натворишь!
— Золотые слова, — виновато пробормотала я. — Вадя, я ведь не все тебе сказала. Я после самбуки и перед рассылкой эсэмэсок еще текилу пила.
— У-у-у-у! — Напарник сокрушенно покачал головой и уронил подбородок в ладони. Взгляд его заблестел дьявольским весельем. — Представляю, какие ты потом писала тексты!
— Хорошо тебе, — сокрушенно позавидовала я. — Я вот, например, этого совсем не представляю! Смутно помню, что тексты были смелые, призывные и, кажется, немного ругательные… Сто пудов, называла я адресата каким-то нехорошим словом… Но каким?
— Наверное, козлом! — услужливо подсказал Вадик, повторно наполняя стаканы. — По опыту знаю: все бабы, когда злятся на мужиков, почему-то называют их козлами!
— Да ничего подобного! — горячо возразила я. — Я лично никогда никого козлами не называла!
Напарник недоверчиво заломил бровь, и я справедливости ради добавила:
— Конечно, кроме собственно козлов — настоящих, с рогами, из мира животных.
— Ну, тогда давай за нас, настоящих мужиков, прощающих вам, настоящим женщинам, любые обиды! — торжественно возвестил Вадик, поднимая стакан. — Что бы ты ни говорила, а Саша этот молодец. Не стал ругаться с пьяной дамой, проявил терпение и мудрость, промолчал и погасил конфликт.
— Да ничего он не проявил! — взбесилась я. — Уверена: он не ответил просто потому, что не получил моих сообщений! Он знать не знает, что я на него разобижена! У меня разных Саш в адресной книге — человек двадцать! Ты меня все время перебиваешь, не даешь рассказать главное: я эти свои наглые эсэмэски по ошибке кому-то другому отправила!
— Кому? — Вадик на секунду замер в ожидании ответа, а потом проворно полез в карман за собственным мобильником. — Интересно, я ничего такого игривого не получал? Ну-ка… Нет, мне ты ничего не присылала. Хочется думать, это только потому, что я не Саша.
— Вот ужас-то, — пристыженно пробормотала я. — Ничего себе — ситуация! Я послала в белый свет, как в копеечку, восемь хамских сообщений, которых сама не помню, потому что сразу же их стерла. И теперь даже не могу узнать, кому они ушли!
— Любому из двадцати Саш в твоих контактах! — безжалостно поддакнул Вадик. — Хотя по пьяному
