делу ты запросто могла в одну кучу к Сашам и Вась, и Петь подгрести!
— Кошмар! — Я залпом выпила виски и пригорюнилась пуще прежнего. — Как я теперь людям в глаза смотреть буду? Не зная, кого из них я безвинно отругала?
— И еще бесстыже агитировала на аморалку! — добил меня бессердечный напарник.
Я застонала, повалилась на полку и накрыла свою глупую голову подушкой.
— Давай-давай, страдай как следует! Угрызения совести — это страшно мучительно, но полезно! — назидательно сказал Вадик, некультурно чавкая таранкой. — Авось осознаешь правоту народной мудрости: «Как аукнется, так и откликнется». И в следующий раз десять раз подумаешь, прежде чем послать нового кавалера куда подальше!
— Не нужны мне никакие новые кавалеры! — огрызнулась я из-под подушки.
— Запоздалое заявление! — хмыкнул напарник. — Сколько, ты говоришь, отправила страстных призывно-ругательных эсэмэсок? Восемь? Если тебе не повезло (или если повезло — это как посмотреть) и все они достались разным адресатам мужского пола, то в самое ближайшее время тебе предстоит объясняться с восемью потенциальными кавалерами! А как ты думала? Ни один нормальный мужик не оставит такую тему без внимания! Будешь отбиваться…
— Начну прямо сейчас! — я дико разозлилась и швырнула в Вадика свою подушку.
Он ловко пригнулся и издевательски захохотал. А я зашипела, подыскивая подходящее ругательство (в голову упорно лезло одно «Мужики — козлы!») и вдруг осеклась, охнула и схватилась за сердце.
— Эй, Ленка, ты чего? Не надо так нервничать! — перестав смеяться, забеспокоился напарник.
— Надо, Вадя, надо! — прошептала я, судорожно шаря руками по желтоватой железнодорожной простыне. — Где он? Куда пропал?!
— Кто? Твой Саша?
— К черту Сашу!!! — рявкнула я, чуть не плача. — Наш немецкий контракт! Он лежал у меня под подушкой, а теперь его там нет!
Вадик открыл рот и выронил недоеденный рыбий хвост. Я закрыла глаза, схватилась за голову и застонала, только теперь осознав, что такое настоящий кошмар и ужас.
Пока мы с напарником отсутствовали в купе, нас ограбили!
3
— Юрик, ты знаешь, что это за дрянь? — с напускной кротостью спросил Василий Онуфриевич Гадюкин своего доверенного помощника.
— Что? — переспросил тот, не спеша приближаясь.
Юрик Солнцев в меру сил и способностей помогал Василию Онуфриевичу в самых разных делах еще в те времена, когда господин Гадюкин ограничивал свой интерес к телевидению просмотром «Криминального вестника» и знал только одно значение слова «камера». Сотрудничество возникло на почве, политой кровью и нетрудовым потом братков, и Юрик не забыл, каким суровым и неправедным бывал кадровый менеджмент в исполнении Василия Онуфриевича.
Директор энергично шарил в выдвижном ящике, содержимое которого скрывала от взгляда помощника широкая столешница. Нервное движение гадюкинской длани не позволяло с уверенностью догадаться, какую именно дрянь он собирается извлечь на свет божий. Юрик не сильно удивился бы, увидев, например, боевую гранату. Приличным бизнесом Василий Онуфриевич командовал не настолько давно, чтобы стопроцентно изжить бандитскую привычку всегда держать под рукой что-нибудь огнестрельное или взрывоопасное. Хотя дрянью он такие полезные вещи никогда прежде не называл.
— Вот это! — сказал директор, перебросив помощнику свой коммуникатор.
Юрик, успевший застращать себя мыслями о гранатах, замешкался и выхватил дорогую игрушку из воздуха за мгновение до ее столкновения со стеной.
— А что не так? — спросил он, непонятливо оглядев коммуникатор, с виду производящий вполне приятное впечатление.
— Последнее сообщение прочитай, — буркнул Василий Онуфриевич.
Он скрестил руки и откинулся на спинку кресла, буровя помощника недобрым взглядом.
— Эсэмэс? — уточнил Юрик, проворно тюкая по сенсорным кнопкам.
И без промедления прочитал с экрана:
— «Какой же ты все-таки гад! А я не могу. Плохо дело». Гм! — Помощник кашлянул, быстро взглянул на директора и застенчиво потупился.
Он лучше многих других знал, как не любит Василий Онуфриевич бесцеремонных вторжений в свою личную жизнь. А текст данного эсэмэс— сообщения производил впечатление весьма и весьма приватного.
— Чей это номер, ты знаешь? — хмуря брови, спросил директор.
— Ну… да, знакомый номер, — неохотно признался помощник, в душе остро сожалея о собственной памятливости. — Это мобильный Елены. Она у нас редактор новостей.
— А то я не знаю, кто она у нас! — рявкнул Гадюкин, выбрасывая себя из кресла.
Юрик посторонился, освобождая шефу побольше жизненного пространства. Директор резвой трусцой пробежался от стены до стены и на повороте высоко воздел руки:
— Неблагодарные!!!
— Бабы — они все такие, — сокрушенно вздохнул Солнцев, сочтя необходимым проявить умеренное сочувствие к личной драме руководителя.
Гадюкин коротко рыкнул, дернул узел галстука, закрыл глаза, сделал глубокий вдох и на полтона ниже пожаловался:
— Ну, положим, о том, что в нашем дружном телевизионном коллективе руководителя за глаза называют гадом, я и так знал.
Юрик тактично промолчал. Гадом Василия Онуфриевича называли во всех коллективах, которыми он руководил, зачастую добавляя к этому слову из трех букв еще более ругательные, производные от других коротких слов.
— Но почему же она не смогла справиться без меня?! — возмутился Гадюкин. — А Рябушкин ей что, не мужик? Или он вообще ни на что не годен?!
Он требовательно посмотрел на помощника, но тот предпочел выдержать паузу. Неожиданно вскрывшиеся сложные взаимоотношения шефа с редакторшей новостей не сильно удивили Юрика: Василий Онуфриевич частенько проявлял интерес к симпатичным сотрудницам, хотя в ответной реакции никто из представительниц трудового коллектива до сих пор замечен не был. А вот упоминание в том же контексте знатного студийного ловеласа Рябушкина, о котором ходили упорные слухи, что он очень даже мужик и годится на многое, интриговало и будило фантазию.
Воображение Юрика принялось рисовать очертания классического любовного треугольника, но Гадюкин испортил ему всю пространственную геометрию неожиданным заявлением:
— Юра, ты немедленно отправляешься к ним! Я сам не могу, а там конкретный мужик нужен, а то запорют, гнилые интеллигенты, все дело!
— Куда — к ним? — струхнул помощник, смущенное воображение которого торопливо переформатировало тругольник в квадрат, конфигуративно совпадающий с очертаниями огромной многоспальной кровати, способной вместить и бесследно поглотить как интеллигентов, так и конкретных мужиков. — Василий Онуфриевич, я же это… Я женат!
— Жене скажешь, что отпуск я тебе не дал, так что в Париж свой полетите не на Новый год, а на майские праздники! — рявкнул директор. — Живо бери билет и ближайшим рейсом в Берлин! И никаких возражений! Ты сейчас один у нас с открытой шенгенской визой!
Безудержный гнев Василия Онуфриевича сулил помощнику в дополнение к открытой визе пару закрытых переломов, поэтому дальнейших возражений со стороны подчиненного не последовало.
Супругу Солнцева это обстоятельство очень расстроило, но в срочную командировку в столицу Германии Юрику предстояло лететь в одиночку.
