мировой войны. Дома, словно прямиком перенесены из Киева и Самары на пески Ближнего Востока. Отцы первого в мире города, заговорившего на возрожденном иврите, рядят и судят на своих заседаниях по- русски. Пьют чай внакладку и вприкуску, разумеется, из самовара. Самовар раздувает сапогом рыжебородый сторож городской управы Тель-Авива — крестьянин Смоленской губернии, принявший еврейскую веру и еврейское имя Авраам.
Не только бытовая, но и вся идейная сторона строительства национальной жизни испытала на себе в предгосударственный период сильнейшее русское влияние. Чтобы описать его, нужны тома. Нашелся, правда, остряк, который сказал об этом в двух словах: большевики пошли брать Зимний, а меньшевики уехали в Палестину. С тех пор и в мире, и в молодом израильском обществе произошли радикальные изменения. После второй мировой войны, в 50-е годы Израиль отрезало от России, словно акушерскими ножницами. Вырвавшись из орбиты одной сверхдержавы, малые страны тут же попадают в поле притяжения другой. Однако в короткое переходное время Израиль успел заложить фундамент независимой национальной культуры. Он успел приобрести то лица не общее выражение, без которого извечная мечта евреев о собственной стране потеряла бы смысл. Успел приобрести иногда прекрасные, иногда уродливые, но свои черты. Наше небо и наше болото. Но и над нами простирается великодержавшая тень. Еще слава Богу, что не в форме штыка.
На американские вывихи, последовавшие за российскими, тоже нужны тома, а у меня считанные страницы. Поэтому возьмем наугад израильскую газету. Среди реклам вы тотчас найдете израильское молоко под английским названием 'йогинг', напечатанным литерами возрожденного иврита. Затем в глаза полезут еврейские куры по имени 'америкен чикен', за ними сыпется горох 'санфрост' и тает мороженое 'сноукрест'. Хотя горох, куры и прочие цыплята выращены не в Аризоне, всем им так импонируют американские титулы, что стоит возвести родную израильскую курицу в 'америкен чикен', и она надуется, как индюк.
Мелочь, конечно. И объявление о премьере 'Оклахомы' в тель-авивской опере, соседствующее с пожеланием Тель-Авиву обзавестись консерваторией не хуже нью-йоркской школы Джульярда — тоже мелочь.
Благое пожелание. Но когда далее газета вам предлагает статью о пяти самых богатых семействах Америки, а на десерт — портрет доблестного американского боксера по кличке 'Шугер', что, как известно, значит 'сахар' — это уже не сахар.
На что надеешься, когда читаешь, слышишь и видишь вокруг себя все это мещанство во дворянстве? На то, что ничто не вечно под луной. На то, что в этом мире все возвращается на круги своя.
Смешная история случилась недавно. На Беер-Шеву, абсолютно не по сезону, обрушился с неба потоп. Город оказался по колено в воде. Но буквально в трехстах метрах от него лишь слегка покропило. В Беер- Шеве выпало сорок миллиметров осадков, в то время как за ее окраинами едва набралось миллиметров шесть, сообщил по радио дежурный метеоролог. И добавил: 'Такое явление описано еще в Книге пророка Амоса, глава четвертая, стих седьмой. Там сказано: 'За то Я проливал дождь на один город, а на другой город не проливал дождя. Один участок был напоен дождем, а другой, не окропленный, засыхал'.
Вот тебе и израильский метеоролог! Он, может, и клюет на 'америкен чикен' — но только пока небо не разверзлось. Тут наш метеоролог вспоминает не американского президента, изобретателя громоотвода, а своего древнего предка — пастуха.
Дождь
В Европе говорят о погоде, когда больше говорить не о чем.
В Израиле погода — будь то жара или дождь — вытесняет с первых газетных полос как местные, так и международные сенсации.
Выпавшие на прошлой неделе осадки заслонили собой главную новость — об очередной судороге международного страха перед террором, замешанном на нефти. Отказ Мексики впустить к себе шаха ушел в тень, освободив центральные колонки отчетам о дожде.
'Мощный паводок, хлынувший с гор в результате ливня, едва не унес пикап с пассажирами в пропасть, — живо писал репортер 'Йедиот ахаронот', не жалея красок и явно радуясь такому неуемному могуществу стихии. — Машина, затопленная выше руля, неслась к обрыву. На счастье, рядом оказался автобус, которым управлял Иоси Амитай из мошава Хамра. Он успел встать между пикапом и краем пропасти.
Стихия, между прочим, явилась к нам из Советского Союза. Накануне синоптики рассказали по телевидению о перемещении холодных воздушных масс, движущихся в наши края из России через Турцию. Никто не придал этому особого значения: от СССР никогда не приходится ждать ничего хорошего, а от Турции в лучшем случае теперь можно ожидать, что она не слишком заразится от Ирана. Ноябрь заканчивался в Израиле под небом синим, как фаянс мечети в Мекке, захваченной группой правоверных, как утверждает Хомейни, по наущению еврейских сионистов и американских империалистов. На телеэкране после новостей, посвященных белобородому заклинателю змей, поймавшему американских дипломатов в мешок, пошел и другой животрепещущий сюжет: обмельчание Кинерета. Три метра ниже оптимального уровня воды.
На экране водозаборные трубы на берегах озера — главного израильского резервуара пресной воды — лежат, как рыбы, выброшенные на песок. Вода ушла на 15-20 метров от пересохшего зева каждой трубы. Жара 25 градусов по Цельсию, а на дворе конец ноября. Сварщики срочно приваривают к трубам новые звенья. Кто-то не растерялся и сообразил развести на песке обнажившегося дна пышный огород. Показывают обмелевший Иордан в том месте, где он впадает в Кинерет. Из-за прошлогоднего зимнего бездождья река принесла в Кинерет вместо обычных 800 тысяч кубических метров воды только половину. Показывают рыбака в лодке. Рыбак рассуждает: 'Что может спасти положение? Одно лишь чудо'. Он улыбается. Он невозмутим. Кажется, есть от чего прийти в отчаяние, но Израиль вообще стоит на чуде. Дожди? Бог посылает Израилю дожди.
И не просто посылает дождь — Он палит им, как из пушки. Именно этот образ заключен в ивритском слове 'йоре' — 'палящий', которым в древности евреи называли и первый зимний дождь, и весь начальный период зимних дождей. Мы еще увидим, насколько точно и емко это древнее название. Однако прежде всего оно верно в том смысле, что в стране с палящей жарой должны, просто обязаны лить палящие дожди. Иначе на этой земле ничто не выживет. Сначала вода, и уже потом все, что евреям угодно или неугодно — собирание диаспоры, партийная борьба или борьба с инфляцией.
Образ животворной воды сидит у каждого израильтянина в подкорке. Он, израильтянин, живет на берегу огромного моря, из которого при всех роскошных морских удовольствиях — ни напиться, ни землю напоить. От соленой воды постоянно защищают пресную грунтовую воду. Поэтому великолепный малахитовый простор Средиземного моря вычеркнут из этого образа.
Из него вычеркнута также открыточная голубизна бесчисленных плавательных бассейнов и зелень рыболовных прудов: бассейны и пруды не пополняют драгоценную питьевую воду, а безбожно ее расходуют.
Несколько лет назад в районе Латруна открыли новый заповедник-парк, названный в честь северного соседа Соединенных Штатов 'Канадским'. В парке среди рощ миндаля, фисташек и фиг есть маленький родник, образовавший на дне ложбины лужицу метра четыре на четыре. В день открытия парка тысячи израильтян, как всегда, примчались осваивать новую достопримечательность родной природы. Они двигались нескончаемой автомобильной процессией вокруг лужицы, созерцая ее через головы спешившихся гидрофилов. Живая вода!
В коридорах амбулаторий, в конторах туристических агентств, в вестибюлях мэрий и муниципальных советов висят большие израильские фотопейзажи. Рассвет на воде. Закат на воде. Солнце на волнах и брызги водопада при луне. Можно подумать, что вы находитесь на берегах Миссисипи или что за окном протекает Волга-матушка. Покажите израильскому фотографу капли, сочащиеся из-под камней, и он принесет вам снимок водной глади, убегающей к горизонту. Это не мечта, не самообман и тем более не обман — это фотография образа в подкорке.
Мы не знаем, сколько пресной воды расходовали древние евреи. Их современные потомки тратят за год полтора миллиарда кубометров. Но вовсе не потому, что столько им нужно и больше они не хотят, а просто
